Э.Л. Сейчас, Володя, не время говорить об этом. Как бы себя повел Че Гевара на условно-досрочном освобождении? Тут импульсивность и излишняя эмоциональность не нужна. История позже сама осветит те или иные факты, которые сегодня не могут быть освещены. Всё встанет на свои места.
В.Б. Ты мечтаешь о свободе для народа. О ярких народных шествиях. Кто поведёт народ на такие шествия? Очевидно, только молодёжь. Ваша партия осознанно делает ставку на молодых? Или же сами идеи национал-большевизма, твои книги, твой облик вождя импонируют прежде всего молодым?
Э.Л. А к нам, Володя, никто другой и не приходит. Молодые же были брошены обществом. Никому не нужны. Вот они и приходят сюда. Учатся, а потом сами уже крутят бал, становятся в центре событий. Это, может, наше несчастье, которое вызывает зависть у одних и улыбку у других. Зато сколько ярких молодых лидеров у нас появилось. Будущее России. Я с удовольствием всегда сравниваю и с РСДРП, и с другими революционными партиями России и Европы. Туда тоже приходили совсем молодые люди. Молотов пришёл, когда ему было 16 лет. Троцкий в 17 лет, Дзержинский в 19 лет. И к нам в партию идёт такой же юный и решительный контингент.
В.Б. Сегодня молодые выбирают: или общество потребления, попсовая музыка, яркие одежды. Мир гламура. Или же яркая жизнь, но с возможными репрессиями. С избиениями, с занесением в чёрный список. Куда идти?
Э.Л. Ни одна поп-группа не сравнима с партией. Поп-группы приходят и уходят, а мы остаёмся. Мы не альтернатива массовой культуре. Мы – политическая партия. У нас есть идеология. Вырабатывается своя культура. Нам не надо соперничать с «Тагу»… У них короткие юбки, ляжки – и пусть увлекаются. Мы смотрим на всё, как на часть нашего мира, где мы должны оказывать своё идеологическое влияние. Мы должны быть везде. Среди молодых чиновников и спортсменов, среди журналистов и студентов. Мы должны оказывать своё политическое влияние в обществе. Сейчас у нас пошли стычки с губернаторами. Это тоже средство легальным путём заявить своё презрение, своё отвращение к нынешней власти.
В.Б. Можешь ли ты уже сформулировать свое отношение к тюрьме. Что тебе дала тюрьма, есть ли некий позитивный опыт. Некий тюремный университет?
Э.Л. Думаю, что я пришёл уже подготовленным в тюрьму. Человеком определённого возраста и определённого опыта. Каких-то особых изменений во мне тюрьма не произвела. Разве что я проверил самого себя на терпение, на способность жить в монашеско-тюремной аскезе. Я был уверен, что выстою, и выстоял. Мне грозило очень много лет, и это было всё крайне серьезно. Прокурор запросил чудовищный срок. Если постатейно, то в общей сложности, 25 лет. Подумать на минуточку. Полный мрак. Путём частичного сложения он как бы смилостивился и запросил всего лишь 14 лет. Вот как. Они хотели меня сгноить в тюрьме.
В.Б. Мне кажется, в любом случае они проиграли. Ты был известен и без всяких тюрем, но через тюрьмы прошли и стали сильными молодыми лидерами твои соратники. Та же Нина Силина, тот же Сергей Аксёнов. Да и много других… Тюрьма кого-то ломает, а кого-то закаляет и делает лидером и врагом системы. Нынешние власти повторяют ошибки царизма. Те же ребята, прошедшие тюремный опыт, станут несомненными вожаками, которые легко будут перепрыгивать через красные заградительные конформистские флажки общества потребления… За ними будущее.
Э.Л. У нас есть уже масса людей, прошедших через тот или иной тюремный опыт, и к сожалению, продолжают проходить. Нина Силина вела себя абсолютно несгибаемо, всё время улыбалась, дерзко отвечала, в карцере побывала несколько раз в Саратовском централе. А она выходит из карцера и говорит следователю: придём к власти, вас всех поставим к стенке. Чего я не мог позволить себе, то могла себе позволить Нина.
В.Б. Сильно отличались условия жизни в колонии и в тюрьме? Где тебе было легче?
Э.Л. Безусловно, в тюрьме было легче. Мы попали в самую красную колонию. Это дисциплина, дисциплина и ещё раз дисциплина. Внутри правят бал сами заключённые под строгим контролем ментов. Я вышел из колонии невыспавшийся, голодный, не дают ни минуты покоя. Постоянные мероприятия. Подъем в 5-45 утра. Пострашнее любого дисбата. У тебя нет ни одной свободной минуты. Три поверки в день. Стоишь от тридцати минут до часа. Ходим строевым шагом. Всюду контроль на всех пропускных пунктах. Постоянные чтения лекций. Только освободишься, опять всех выстраивают, опять в клуб. Даже если какой-нибудь концерт, голову опустил – пять суток карцера. Полное понимание несвободы. В тюрьме я сидел в Саратовском централе для особо опасных преступников. Много рецидивистов, тяжёлых статей, раздавали пожизненные заключения налево и направо. Но зато там почти не было режима. В 5-45 один из камеры взял всю кашу в окно, и все легли спать до поверки. Входили в камеру с 8-30 до 9-00, сказали «Здравствуйте», и всё. Легли опять. Там тоже были свои неприятности. Не курорт. Но хотя бы не было такой суровой тяжелой дисциплины.
В.Б. Так уж получилось, что в тюрьме ты праздновал свой юбилей. Мы отпраздновали его в Большом зале ЦДЛ здесь в Москве, послали тебе бутылку стариннейшего коньяка от олигарха. А как ты праздновал в Саратове?
Э.Л. О том, как вы здесь провели вечер в ЦДЛ мне рассказывали, спасибо и тебе и другим. Вообще спасибо всем писателям, оказавшим поддержку, подписавшим письма протеста, обращения в суд и так далее, спасибо газетам, тоже активно поддерживавшим меня. У нас всё-таки есть уже хоть какое-то гражданское общество. Иначе бы мне сидеть в тюрьме еще много лет. А свой юбилей я в тюрьме отпраздновал в пределах возможного, хорошо перекусили, почефирили и легли спать. Вот и всё. Никаких приключений не было. Много поздравлений пришло с воли. А Березовский коньяк я выпил уже когда вышел на волю.
В.Б. Я знаю, что тебя хотят твои издатели из «Ад Маргинем» позвать с собой на книжную ярмарку во Франкфурт-на-Майне. Поедешь, если разрешат?
Э.Л. Было бы интересно. Глядишь, там бы и с Путиным встретились. Есть о чём поговорить. Но если честно, сомневаюсь, что дадут заграничный паспорт, сомневаюсь, что разрешат поездку, и еще больше сомневаюсь, что впустят обратно в Россию. Поэтому, скорее всего откажусь. Здесь дел много.
В.Б. Удачи тебе во всех делах.
Униженные эстет, как герой народного бунта
Думаю, в любом случае кривая вывела бы Эдуарда Лимонова в лидеры сопротивления. Главным в жизни для него стало не искусство для избранных, не стихи или проза, как некий концепт, с которым он играет, а само существование, как сопротивление враждебному миру, которое становится больше и значимее его собственного эгоизма, его эстетизма, больше и значимее его литературных парадоксов. Неправы те, кто считает увлечение Лимонова политикой еще одним арт-проектом, игрой пресыщенного эстета, громкой рекламной акцией.
