Ему было – 28, ей – 22. Оба бедны, а он так ещё и не дворянин. Вот почему при явной влюблённости друг в друга у них не было никакой надежды на брак. Так, по крайней мере, думалось Фету. Вот почему чувства поэта прорывались только в стихах, а напрямую о них не было сказано ни слова.
Я тебе ничего не скажу,
И тебя не встревожу ничуть,
И о том, что я молча твержу,
Не решусь ни за что намекнуть.
Целый день спят ночные цветы,
Но лишь солнце за рощу зайдёт,
Раскрываются тихо листы
И я слышу, как сердце цветёт.
И в больную, усталую грудь
Веет влагой ночной… я дрожу,
Я тебя не встревожу ничуть,
Я тебе ничего не скажу.
Между тем поэт видел и понимал, как страдает от этой невысказанной любви к нему милая, добрая и незаурядная девушка, как мучается ощущением своей ненужности. Уже и сам Фет начинал тяготиться своим фальшивым положением то ли жениха, то ли просто соседа, а тут ещё мать Марии, преотлично понимая ситуацию, попросила прекратить эти пустопорожние визиты и оставить девушку в покое.
Вот и надумал поэт, вот и решился высказать любимой свои мысли о невозможности их соединения, а следовательно, о необходимости расстаться. Она ответила тихо и кротко, что любит с ним беседовать без посягательств на его свободу, и лишать себя этих бесед в угоду людям, ей безразличным, было бы неосновательно. После чего их встречи и разговоры за полночь продолжались.
Но тут в дело вмешалась Елизавета Фёдоровна Петкович, тётка Марии. Когда кирасирский Военного Ордена полк направили было в Венгрию, где разворачивалась компания и производились военные действия, и остановили в Новомиргороде, Елизавета Фёдоровна приехала туда, нашла Фета и выговорила ему своё неудовольствие его поведением по отношению к её племяннице.
Оправдываясь, Афанасий Афанасьевич поведал ей о своём недавнем намерении перестать бывать в Анновке, а также о происшедшем объяснении с девушкой по этому поводу. Елизавета Фёдоровна посоветовала вернуться к этому намерению и исполнить его как наилучшее. Поэт согласился. Тут же было им написано письмо нужного содержания и с тёткой передано племяннице. Ну а Военного Ордена полк, ввиду сдачи Гергея, вождя венгерских революционных войск, был возвращён на место его постоянной дислокации в Крылов.
Вскоре Фету сообщили, что Мария погибла. Подробности её смерти были ужасны. Как-то, лёжа на диване в белом кисейном платье, она читала книгу. Закурив папиросу, бросила спичку. Думала – на ковёр; оказалось – на край платья. Заметив, что горит, кинулась к балконной двери. Но и в эти трагические секунды она думала не о себе. Сбегая по ступенькам в сад, уже вся охваченная пламенем, Мария успела прокричать своей сестре: «Сохраните письма!», т. е. письма Фета к ней. И обгоревшая, упала. Протомившись около четырёх суток, девушка скончалась. Последние слова умирающей были: «Он не виноват – а я…»
Что было в прощальном письме поэта к любимой и в каких словах настаивал он на разрыве с ней, мы не знаем. Зато сохранилось другое письмо этой поры и на эту же тему, обращённое к одному из задушевных друзей Фета: «Я не женюсь на Лазич, и она это знает, а между тем умоляет не прерывать наших отношений, она передо мной чище снега…»
Солнца луч промеж лип был и жгуч и высок,
Пред скамьёй ты чертила блестящий песок,
Я мечтам золотым отдавался вполне, —
Ничего ты на всё не ответила мне.
Я давно угадал, что мы сердцем родня,
Что ты счастье своё отдала за меня,
Я рвался, я твердил о не нашей вине, —
Ничего ты на всё не ответила мне.
Я молил, повторял, что нельзя нам любить,
Что минувшие дни мы должны позабыть,
Что в грядущем цветут все права красоты, —
Мне и тут ничего не ответила ты.
С опочившей я глаз был не в силах отвесть, —
Всю погасшую тайну хотел я прочесть.
И лица твоего мне простили ль черты? —
Ничего, ничего не ответила ты!
В 1850 году наконец вышел сборник стихотворений Фета. Хвалили его все. Ну и, разумеется, восторженные отзывы симпатизирующих поэту журналов: «Отечественных записок», «Современника», «Москвитянина»…
В 1853 году, когда полк перебросили из Херсонской губернии на учения в Красное Село под Петербург, Фет не преминул познакомиться с издателями «Современника» – Некрасовым и Панаевым. Николай Алексеевич Некрасов, будучи и сам прекрасным поэтом, в эту пору употреблял героические усилия, чтобы гальванизировать в обществе ослабевающий интерес к поэзии. Естественно, что стихи Фета он воспринял с большим энтузиазмом и даже уговорил его всё написанное отдавать только в «Современник», пообещав платить по 25 рублей за каждое стихотворение. Бывая в редакции, Фет познакомился с писателями Гончаровым, Дружининым, Григоровичем, Анненковым. Повстречал он тут и старых знакомых: Боткина и Тургенева. К этому времени тираж книжки, выпущенной Фетом в 1850 году, был почти распродан. И вот теперь Иван Сергеевич, буквально влюблённый в поэзию Фета, вызвался подготовить к изданию новую книгу его стихов и даже предложил себя в качестве редактора.
Завершились учения смотром, когда Фет в числе прочих кирасиров проскакал перед Великим князем собранной рысью. Его Высочество, тонко разбиравшийся в секретах верховой езды, обозвал участвовавших в смотре кавалергардов «пнями», а Фета похвалил: «Славно ездит!». И вот поэта, о чём он давно мечтал, переводят в лейб-гвардии уланский полк, стоявший под Петербургом. Польщённый отличием пасынка, Афанасий Неофитович, в прошлом и сам отличный наездник, стал несколько щедрее помогать ему деньгами. А между тем Фет снова оказался в гуще литературной жизни. И хотя среди писателей у него завязывается множество новых знакомств, по-прежнему наиболее близким из них остаётся Тургенев.
Нужно ли говорить, сколь полезен оказался Иван Сергеевич поэту, который русской грамматике в детскую пору обучался у повара, а в студенческие годы и вовсе учёбою пренебрёг. И вот теперь величайший мастер и знаток русского языка стихотворение за стихотворением проверяет на свой слух и не только производит жесточайший отбор, но и требует тщательнейшей доводки даже самых лучших, самых удачных произведений Фета, испещряя рукопись своими замечаниями и вопросами. При этом нередко бывает удивлён совершенно дикими представлениями опекаемого им поэта о русской грамматике и её категориях. Ну а Фет дорабатывает, перерабатывает и пересылает обратно своему другу и добровольному редактору стихи, постепенно вышелушивающиеся из стилистических, грамматических и смысловых огрехов и предстающие в новом блеске наконец-то обретённого совершенства.
Темпераментный собеседник, Иван Сергеевич нередко увлекал Фета в бурные споры, то и дело сбивавшиеся на перебранку. Вот почему на одной из своих книг Тургенев сделал дарственную надпись весьма экстравагантного вида: «Врагу моему А.А. Фету». Впрочем, Афанасий Афанасьевич был не единственным оппонентом азартного спорщика. Известно, что «обмен мнениями» Тургенева с Львом Николаевичем Толстым частенько доходил до крупных ссор, а однажды едва не кончился дуэлью.
