Новые правительства России и Союза Независимых Государств быстро разорвали связи с Кубой. К 1992 году большинство советских кадров покинуло остров и в июне 1993 года последние советские войска — 500 российских солдат и их семьи из отрядов мотопехоты, которая находилась на Кубе с 1962 года, уехали в Россию. Резкий спад в торговле и помощи от СЭВ оказал драматический эффект на состояние кубинской экономики. Между 1989 и 1992 годами общая выручка от экспорта упала на 60 %, а общий импорт на 70 %. К 1993 году внутренняя экономическая деятельность снизилась до 30 % против 40 % в 1989 году[215]. Во время международной конференции по «Ракетному кризису» в 1992 году Кастро заявил, что распад Советского Союза был «для нас тяжелее, чем Октябрьский кризис», и в речи к Национальному Собранию через год он описал итоговые потери льготной торговли и помощи как «предательский, разорительный удар»[216].
Столкнувшись со стремительно ухудшающейся экономикой, кубинское руководство ответило рядом постепенных инициатив, разработанных для заполнения пробела, образовавшегося с упадком торговли Кубы с СССР и Европой, для переориентации экономики на новых торговых партнеров. В начале 1990 года Кастро объявил о новой политике, названной «Особый период во время мира», — приспособлении вынужденных планов военного времени, составленных, когда существовало опасение, что президент Рейган может установить общую морскую блокаду Кубы. Вызванные этим меры, например сокращение продуктовой помощи и урезывание общественных расходов, были сходны с такими же мерами регулирования, принятыми в других странах «третьего мира» в то время, за исключением того, что основное благосостояние кубинцев защищалось в больших размерах, чем где-либо еще, как постоянно подчеркивал Кастро[217]. Производство было частично милитаризовано, подача топлива и электроэнергии урезана, фермеров поощряли в использовании волов («знатных быков», как теперь их называл Кастро, стремясь показать достоинство этого, а не необходимость), а целый ряд проектов и социальных программ был отложен[218].
«Продуктовая программа» была также пущена в ход в попытке преодолеть проблемы в производстве и снабжении пищевыми продуктами, созданные постепенным прекращением советской торговли. Программа повлекла огромные инвестиции денег и труда, тем не менее снова требуя массовых мобилизаций добровольцев, таких как студенты, не из аграрного сектора. Как и многим прошлым инициативам, этой приносили вред нехватка и недееспособность центрального управления (например, студенты покидали поля, чтобы готовиться к летним экзаменам, и на этих местах сгнило много урожая)[219]. Потерпит ли «особый период» неудачу, усилится ли эмбарго, предупреждал Кастро, у кубинцев не остается выбора, они столкнутся с полной изоляцией от остального мира.
Однако несмотря на возникшие ожидания, дважды откладываемый четвертый Съезд кубинской Коммунистической партии в октябре 1991 года не смог составить каких-либо долгосрочных экономических реформ. «Свободные фермерские рынки», существовавшие в начале 80-х гг., вновь не создавались, разрешался только очень ограниченный круг частных предприятий, индивидуальных и кустарных. Но с углублением кризиса режиму пришлось объявить о дальнейших мерах реформ. Было реорганизовано производство сахара на государственных сахарных плантациях, сократили рабочую силу и ввели вознаграждения в виде материальных стимулов и небольших отрезков земли. В июле 1993 года было, наконец, легализовано внутреннее использование доллара после года бешеных обменов на черном рынке. К тому же эта мера применялась для большего контроля над увеличивающимся кризисом экономики и для прихода необходимой твердой валюты от эмигрировавших кубинцев, чтобы стимулировать производство[220]. Частные предприятия с сотней дополнительных родов занятий, уже подпольно процветавшие, были разрешены, а государственные фермы перешли в собственность коллективов. В начале 1994 года Кастро объявил о денежной реформе, исключающей государственные субсидии на целый ряд товаров и услуг, а также введении прогрессивного налогообложения и принятии конвертируемой валюты.
После разрушения особых отношений с Советским Союзом экономическая стратегия кубинского руководства основывалась на достижении выхода кубинской торговли на капиталистический рынок. Это следовало выполнить без каких-либо фундаментальных реформ внутренней экономики, с помощью нахождения новых выходов для традиционного кубинского экспорта, такого как сахар, никель, цитрусовые и табак, расширения туризма и продажи высоко оцененных биотехнологических продуктов, разработанных в кубинских лабораториях. Всю эту деятельность сковывали проблемы: продолжающееся эмбарго со стороны США сделало трудным поиск новых торговых партнеров, соседние экономики производили такой же круг традиционного экспорта, производство сахара и никеля зависело от импорта топлива, запасных частей и технологий, что Куба с трудом могла себе позволить, и молодая фармацевтическая промышленность Кубы вряд ли могла конкурировать на международном рынке с многонациональными фирмами, обладающими гораздо большими ресурсами для исследования и развития.
На самом деле, экспорт нуждался в привлечении иностранного капитала и «ноу-хау» для конкурирования на мировом рынке. Для этой цели режим поощрял рост совместных предприятий с иностранным капиталом. К середине 90-х гг. больше сотни важных совместных предприятий различных видов находились в действии, в основном в туристическом секторе. Куба обеспечивала кадры и инфраструктуру, а иностранные фирмы — технологию и рынок[221]. Кастро, всегда находившийся в центре принятия экономических решений, принимал участие в переговорах, которые часто проводились секретно, так как опасались, что давление Вашингтона может оттолкнуть иностранных инвесторов[222]. Растущее присутствие иностранных фирм означало, что Куба имеет 4 различных типа экономики: процветающая теневая экономика, обеспечивающая около 60 % основных потребностей населения в продуктах; независимый замкнутый экспортный сектор; потребительский рынок в твердой валюте, открытый для тех, у кого есть доллары; и национализированное хозяйство, с характерной низкой производительностью и строгим нормированием и, в основном, полагающееся на добровольный труд[223].
Противоречия, возникшие в результате такой смешанной экономики, не помогли обыкновенным кубинцам принять ухудшающиеся условия жизни. С ростом цен и уменьшением снабжения основными товарами уровень жизни падал. Средний уровень принятых за день калорий упал до 900 (по сравнению с нормой, составляющей 2500 Ккал в день), и вновь начали появляться болезни, связанные с недоеданием и нехваткой витаминов, изгнанные с Кубы Революцией 1959 года. Распространилась новая болезнь, оптический неврит, которая была взята под контроль только в сентябре 1993 года. Обыкновенным кубинцам пришлось перенести увеличивающиеся отключения энергии и сокращение общественных услуг, для многих китайские велосипеды стали единственным средством личного транспорта после введения строгого нормирования топлива (даже армии пришлось проводить парад на велосипедах во время традиционных патриотических празднований). Однако различные возможности, предоставленные смешанной экономикой (например, некоторые кубинцы имели легкий доступ к долларам), позволили подорвать уравнительную основу Революции, а это, в свою очередь, поставило под сомнение законность режима как такового. Даже привилегированное положение, которым обладала партия и военная элита, подверглось ограничению, в отличие от торговцев «черного» рынка и кубинцев, имеющих щедрых родственников в эмиграции в Майами: у них был небольшой доступ к долларам[224]. Достижения Кубы в медицине и образовании, наличие одного из самых больших соотношений количества врачей на одного жителя и одного из самых низких уровней младенческой смертности в мире, должно быть, казались многим кубинцам недостаточной компенсацией за недостаток в питании и отсутствие потребительских товаров, а историческая роль, которую Кастро предопределил для Кубы, предполагала противостояние Соединенным Штатам («Наши люди знают, что на их плечах лежит огромная историческая ответственность»[225]), что было трудно переносить с чувством голода.