Ознакомительная версия.
И было что-то похожее на обоюдную влюблённость. Однако присоединиться к поэтическим странствиям Владимира Владимировича девушка отказалась. А вскоре вышла замуж за некого инженера и уехала в Швейцарию. История не слишком оригинальная, но замечательная уже тем, что поразила поэта мучительной болью первой неразделённой любви.
Именно эта боль явилась тем самым «гвоздём в сапоге» Маяковского, гвоздём, который, по словам поэта, оказался «кошмарней, чем фантазия у Гёте». Тут Гёте не случаен, если припомнить его роман «Страдания молодого Вертера». А в Куоккала «русский Вертер» затем и приехал, чтобы избавиться от этой боли, затем и поэму свою тут сочинял. И записывал её по большей части на папиросных коробках, содержимое которых нещадно выкуривал, вышагивая взад и вперёд по берегу ветреной и холодной Балтики.
Впрочем, папиросные коробки для писателя далеко не худший вариант «записной книжки», если припомнить, что Эйнштейн по свидетельству его супруги, для сложнейших астрономических вычислений подчас использовал поверхность спичечного коробка. Гении неприхотливы, и для своих бессмертных открытий готовы довольствоваться любым подручным материалом – даже нашаренным в кармане брюк…
Шагая по пустынному берегу, Маяковский то и дело всматривался в дымчатую бирюзовую даль. Где-то там, за морем, в Европе теперь и проживала Мария. Надо стать очень большим, чтобы суметь заглянуть туда, за пенящийся волнами окоём и её увидеть. И он рос от строки к строке, от метафоры к метафоре. И уже видел, видел её:
В раздетом бесстыдстве,
в боящейся дрожи ли,
но дай твоих губ неисцветшую прелесть:
я с сердцем ни разу до мая не дожили,
а в прожитой жизни
лишь сотый апрель есть.
Денисова ещё опомнится. Бросив мужа и Швейцарию, вернётся в Россию, в Москву. Может быть, в покаянной надежде на встречу с Владимиром Владимировичем? Станет учиться в мастерской знаменитого скульптора Сергея Конёнкова. Но, почувствовав, что упущенное не вернуть, бросит учёбу и отправиться на фронт. Будет воевать. И там, на фронте выйдет замуж за красного командира, члена РВС Конармии Ефима Щаденко.
Потом опять вернётся в столицу. Продолжит учёбу во ВХУТЕМАСЕ. Закончит курс. И, разыскав Маяковского, предложит сделать его скульптурный портрет. В цементе. Таким она его видит. И будет близость. Ревность мужа. Развод. Но, увы, от страстной любви поэта к ней уже не останется и следа. Развеется как облако, как «Облако в штанах»…
Не так ли шестью веками прежде Лаура, узнав из сонетов уже прославившегося Петрарки об его великом чувстве к ней, бросилась на розыски влюблённого в неё поэта и уже помышляла бедненького утешить взаимностью, да не тут-то было…
Ну а что Мария Александровна? Опять соединится с мужем, который станет заместителем наркома обороны СССР. Будет несчастна. И после суицида Владимира Владимировича через четырнадцать лет тоже покончит с собой, выбросившись с десятого этажа привилегированного Дома на Берсенёвской набережной… Невыносимо трудный век. Страшные искалеченные судьбы…
Надо сказать, что Корней Иванович Чуковский, всячески опекая Маяковского во вдохновенную пору написания его самой громкой, самой скандальной поэмы, как бы замещал Давида Бурлюка. И не только помог поэту наладить «семипольную систему» питания, но и познакомил со многими деятелями русской культуры, отдыхающими в финском посёлке. И далеко не каждому из них Владимир Владимирович пришёлся по вкусу. Так, редактор газеты «Русское слово» Влас Дорошевич прислал Корнею Ивановичу телеграмму: «Если приведёте мне вашу жёлтую кофту позову околоточного сердечный привет».
А вот Репин воспринял «грубияна и скандалиста» с явной симпатией и, несмотря на свой семидесятилетний возраст, сумел оценить его молодое поэтическое новаторство. Более того, он – человек, казалось бы, далёкий от литературы, без труда разглядел в Маяковском реалиста и недоумевал: «Какой вы, к чертям, футурист…»
Восхищённый темпераментом поэта Илья Ефимович сравнивал его с Мусоргским и ещё при первой встрече решил: «Я напишу ваш портрет». «А сколько вы мне за это дадите?» – нахально спросил великого художника Владимир Владимирович. «Ладно, ладно, в цене сойдёмся», – миролюбиво урезонил его Репин. Художнику хотелось написать его «вдохновенные волосы», а поэт явился на сеанс… с обритой наголо головой. Репин сокрушался, а Маяковский его успокаивал: «Ничего, Илья Ефимович, вырастут».
Как-то Владимир Владимирович привёл к Репину своих друзей футуристов, пожелавших познакомиться с прославленным художником. Всегдашних скандалистов и буянов было не узнать – с таким почтением, так деликатно, даже робко повели они себя по отношению к именитому живописцу.
Уже готовую поэму «Облако в штанах» Маяковский прочитал Горькому. Алексей Максимович восхитился до слёз и предложил в издательстве «Парус» выпустить книгу поэта, которая вскоре и вышла под названием «Просто, как мычание».
Впрочем, не секрет, что через повышенную чувствительность и расшатанные нервы Горький был весьма и весьма слезлив. Узнав об этом, Владимир Владимирович, было заведший обыкновенье показывать всем и каждому свою манишку, орошённую рыданьями растрогавшегося писателя, тут же поспешил отказаться от сего наивного самохвальства.
Годом раньше, при самом начале русско-германской войны Маяковский попросился добровольцем на фронт, но тогда его не взяли. Не благонадёжен. А теперь в 1915-ом призвали. И, поскольку революционное прошлое оставалось при нём, назначение Владимиру Владимировичу грозило самое ужасное. Однако в дело вмешался Горький и, спасая поэта от службы где-нибудь в маршевом батальоне, устроил в автомобильную роту чертёжником. Случалось Маяковскому ради мелких поблажек рисовать портреты своих начальников. И всё равно печататься ему, как рядовому, не дозволялось.
Между тем, благодаря его стихам, ни на что ни похожим, а, может быть, ещё в большей степени эксцентричным выходкам и поступкам, имя Маяковского становилось всё заметнее, всё слышнее. Молва о нём долетела и до знаменитейшего оперного баса. «Вы, я слышал, в своём деле тоже – Шаляпин?» – поинтересовался тот. «Орать стихами научился, а петь ещё не умею», – с неожиданной скромностью ответил молодой поэт.
И правда, в художественном арсенале Владимира Владимировича по-прежнему преобладал эпатаж, в том числе и религиозный. Если в стихотворении «Послушайте» ещё присутствовало уважительное обращение к Богу, то уже в поэме «Облако в штанах» оно сменилось самым разнузданным святотатством:
Вездесущий, ты будешь в каждом шкапу,
и вина такие расставим по столу,
чтоб захотелось пройтись в ки-ка-пу
хмурому Петру Апостолу.
А в рае опять поселим Евочек:
прикажи, —
сегодня ночью ж
со всех бульваров красивейших девочек
я натащу тебе.
В дальнейшем напор атеистической агрессии Маяковского лишь возрастал. Оно и понятно – неверующие оттого так легко и охотно бросают вызов Всевышнему, что убеждены – расплаты не будет. Совсем как мальчишки, издевающиеся над худо слышащим учителем у него за спиной. Однако же расплата не замедлила, и у Владимира Владимировича почти сразу же за этим кощунственным поэтическим всплеском произошла роковая встреча с «Евочкой», которая стала его самой страшной и горькой трагедией…
Ознакомительная версия.
