Ознакомительная версия.
Ливонский орден. Битва на Чудском озере. Войны Ивана Грозного. Войны Петра. Борьба за Балтику.
Люди уважают самоубийц. Кем была Мэрилин Монро до того, как наложила на себя руки? А теперь вокруг этого имени трагический ореол.
Смотрели с Майкой американскую кинокомедию «В джазе одни девушки». В главной роли – Монро.
Полтора часа здорового смеха перед сном. Приятно ощущать себя веселым, бодрым, бесстрашно-легкомысленным – этаким праздничным воздушным шариком мутно-розового цвета.
А она отравилась.
22.8
Псков.
Пришли с Майкой в гостиницу. Я спросил у администратора безнадежным голосом:
– Может быть, найдется что-нибудь для двоих?
– Найдется, – ответил администратор.
– Найдется? – переспросил я, не веря своим ушам.
– Да, да, найдется! – повторил администратор. – Вот вам бланки – заполняйте.
«Нет добра без худа, – подумал я, – теперь жди неприятностей».
И верно. Едва вышли мы в город, оставив свои вещички в гостинице, как пошел проливной дождь. И не остановился до вечера.
Весь день мы дремали на своих кроватях в двухместном номере под шум псковского дождя.
23.8
Вдоль стены Окольного города вышли к Великой. На берегу стоит Покровская башня – большая, толстая. Особенно хороша она внутри: огромный пустой круглый зал, в стенах на разной высоте дыры амбразур. Похоже на интерьер церкви в Роншане.
За башней – живописнейшая церковь Покрова. Вернее – две церкви, сросшиеся боками, как сиамские близнецы. Посередке – звонница. Перед церковью врыт в землю старый каменный крест с полустершейся славянской вязью.
По ту сторону реки, прямехонько напротив, белеет Мирожский монастырь. Под берегом множество лодок. На воде – круги от дождя. Он все идет.
Встретили Н. Она очень нам обрадовалась, привела в Реставрационные мастерские. Потом сели на ЗИС-110 и поехали к С. ЗИС-110 когда-то возил обкомовское начальство, но по старости списан и отдан Реставрационным мастерским. Он действительно дряхл и разваливается на ходу.
Проехав метров 10, останавливаемся. Шофер Миша – типичный одесский брюнет с кокетливыми бачками и усиками – обходит машину кругом, нагибается, выпрямляется, постукивает по ней пальцами и говорит небрежно:
– Колесо немного отвинтилось!
Минут 20 привинчиваем колесо. Н. то и дело выскакивает из машины и спрашивает:
– Ну как, Миша? Ну что? Скоро, Миша?
Наконец едем дальше. Переезжаем мост и останавливаемся у церкви Успения «с пароменья».
Мастерская С. находится в звоннице. Над дверью два черепа – лошадиный и коровий, чуть пониже – подкова. На стенах висят толстые ржавые цепи, старинные кованые светильники. Тут же большая, в натуральную величину, копия фрески из Снетогорского монастыря. На столах стоят старые медные самовары и чайники.
Сам С. тоже неплох – бородат, дороден, степенен.
Пришли еще гости – некий московский журналист с женой. Появились зеленые бутылки «московской», огурцы и колбаса. После первого тоста журналист стал очень разговорчив, у С. тоже развязался язык.
Однажды ночью С. разбудили: приехал очень важный английский архитектор и требует, чтобы гидом у него был самый знающий человек. Делать нечего – С. становится гидом. Английский архитектор осматривает псковские древности, ахает, таращит глаза, обалдевает, благодарит С. и уезжает к себе в Англию.
Но оказалось, что вышла ошибка, никакой это был не архитектор, а вовсе даже скотовод, но любитель искусства и очень богатый.
Через месяц получил С. из Лондона пакет со множеством английских марок разных цветов – на всех марках та же самая королева Елизавета. В пакете брошюрки дешевенькие об архитектуре и вырезанные из журналов цветные картинки с разными греческими храмами. На обратной стороне каждой картинки надпись от руки – какой храм и в каком веке построен. Пусть, мол, бородатый русский архитектор просвещается – есть и такая архитектура.
Рассказал еще С. о том, как был в гостях у Илюши Глазунова. Ждал он хозяина до двух ночи. Тот прибежал, запыхавшись:
– Прости, – говорит, – задержался на официальном приеме! Очень я тебя хотел видеть! Премного наслышан, как ты там, в Пскове!
У подлеца-Илюши, между прочим, богатейшая коллекция икон.
Потом Н. рассказала о том, как в Михайловское приезжал Соснора, как он там напился почти до бесчувствия, как потом читал стихи и тамошние фанатички-пушкинистки ужасались и негодовали: разве можно такое писать? Позор! Разве можно такое читать в Михайловском? Кощунство! Разве можно поэту так напиваться? Безобразие!
Потом все сели в автобус и поехали на Снятную гору смотреть фрески. В соборе С. сказал:
– Это самобытно! Это национально! Это ни на что не похоже!
Я не стерпел и заявил, что это обычная Византия, хотя и здорово.
С. обиделся и пошел с журналистом купаться. Был уже вечер. Вечер дождливого холодного дня. С. и журналист плавали в холодной воде. С. – из удали, журналист – из самолюбия.
Я же не купался и стоял на горе. Из гордости.
24.8
Едем в Печоры. Автобус полон. Он останавливается у каждой деревни, и в него все лезут и лезут. Но не выходит никто. Непонятно, как все эти люди умещаются в таком маленьком автобусе.
В Печорах на площади увидели мы приличные конструктивистские домики 30-х годов. Удивились, но тут же вспомнили, что это уже Эстония.
Шлепая по лужам, идем к монастырю.
Входим в ворота и… оказываемся на сцене театра. Идет опера Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане».
Архитектура какая-то ненастоящая. Все ярко-ярко раскрашено. На синих куполах – золотые звезды. На барабанах глав нарисованы окна. И сами формы храмов утрированы до неестественности. Так все живописно, так нарочито небрежно, инфантильно – прямо эскиз Рериха или Кустодиева!
Ходят монахи. Говорят обычными голосами, безо всякой елейности. Вышел настоятель в бархатной скуфейке, разговаривает с двумя рабочими:
– Да есть там толстая фанера! Говорю же вам – есть! Сам видел!
С группой экскурсантов, русских и эстонцев, идем в пещеры. При входе инок с желтым нездоровым лицом и жидкой бороденкой сует каждому стеариновую свечу. Зажигаем свечи от лампады и вступаем под низкие своды.
По длинному коридору медленно идем вглубь земли. Далеко впереди и сзади колышутся огоньки свечей. В стены вделаны вплотную одна к другой каменные и керамические плиты с надписями: «Преставился раб божий Евфимий Сергеев», «Преставился раб божий инок Алексий», «Представился раб божий иеромонах Варавва»…
Издали глухой голос экскурсовода:
– Здесь, в этих подземельях, похоронено десять тысяч человек…
Подходим к темному отверстию в стене. Около него табличка: «Братская могила. Усопших 400 человек». По очереди заглядываем в дыру, засовывая туда свечу. Подошла моя очередь. Сначала во мраке я ничего не разобрал – свеча светила слабо, но потом пригляделся. За дырой оказалось довольно просторное помещение, вырытое в песчанике. Оно было доверху набито гробами. Гробы были простые, дощатые, безо всяких украшений, и стояли вкривь и вкось друг на друге.
Ознакомительная версия.
