Явились новые талантливые и самобытные молодые художники. Они привлекли к себе внимание, о них заговорили. Саврасов как бы отступал в тень.
В петербургских журналах, например в «Пчеле», публиковались тогда репродукции репинской картины «Бурлаки на Волге» (с портретом художника и с большой статьей о нем В. Стасова), работ Шишкина, Клодта и других художников. О Саврасове — ничего, ни слова.
Но не только замалчивание. В некоторых газетах появились отзывы о картинах Саврасова, написанные в грубом, развязном и пренебрежительном тоне. Рецензент «Петербургской газеты», изощряясь в своем сомнительном остроумии, открыто издевался над художником: «Самый несчастный экспонент — это г. А. К. Соврасов. Им выставлен «Вечер», на котором изображен какой-то пожар с отлетающими стадами не то грачей, не то галок… Грачи ли или галки отлетели, мы этого не разобрали, а что талант г. Соврасова отлетел — это верно! Интересно знать, почему другая его же картина названа «Жатвою»? Ни одной фигуры, а только две копны ржи — вот и весь сюжет!»
Саврасов читал петербургские газеты, издевательские отзывы. Конечно же, они расстраивали художника, выводили его из равновесия, рождали чувство обиды. Но добрый по натуре человек не загорался гневом и возмущением, все переносил молча, удивляясь только тому, как даже собратья по искусству бывают злы и несправедливы. И продолжал работать, твердо зная, что только работой он может опровергнуть вздорные выдумки о себе.
Нет, не «отлетел» талант Саврасова! В 1875 году он пишет небольшой пейзаж «Радуга», создает крупное полотно «Волга». Произведения, достойные кисти мастера. Не случайно «Радугу» вскоре приобрел Репин для архитектора Д. В. Стасова, брата критика. Пейзаж этот весь пронизан гармонией. Только что прошла гроза, и все омыто дождем; ярко зеленеет пригорок, на котором примостилась деревенька с ее избами, хлевами и сараями, и обозначился в еще облачном, дымящемся небе, над пригорком, как-то скромно и застенчиво, блеклый край радуги.
В другой же картине — «Волга» — все монументально, даже грандиозно. В просторном небе плывут, подгоняемые свежим ветром, облака. Великая волжская ширь, необъятный простор! И на песчаном берегу женщины-бурлачки в цветастых сарафанах, приготовившиеся тянуть плоскодонную расшиву с мачтой.
Саврасов вновь попытался ввести в картину жанровый сюжет. Он вписывает его в пейзаж, как бы растворяя в общем живописном решении картины.
Тогда же, в 1875 году, то ли вследствие усталости, то ли от испытанных им огорчений и разочарований, то ли от возникших семейных неприятностей и неурядиц, то ли от всего этого, вместо взятого, появляется у Саврасова картина «У ворот монастыря», написанная явно ниже его возможностей. Здесь тоже летний пейзаж с появившейся в небе радугой, но это не «Радуга». В чем-то нарушена гармония и утрачена художественность. Саврасов жил тогда с семьей на даче в Троице-Сергиевом посаде и писал этюды в его окрестностях. Там, в живописной местности, на небольшом холме, возле речки, был расположен скит «Киновея», куда вела деревянная лестница. Все это есть на картине. Но высокие березы и сосны вдоль лестницы написаны как-то не очень умело, они словно не растут из земли, где их корни, а будто приклеены к ней. В них что-то бутафорское, от декораций. И какой-то не вполне естественный, ядовитый цвет зелени — травы, кустов, листвы деревьев.
Но это пока единичная, как бы случайная неудача. Ведь после этого пейзажа, в последующие годы Саврасов напишет свои превосходные маленькие картины «Зимний пейзаж. Иней», «После грозы», «После дождя», «Весна», «У иконы. Богомольцы», «Дворик. Зима», «Домик в провинции», которые явятся наглядным подтверждением того, что сила таланта художника не оскудела. Создавая эти совсем небольшие полотна, Саврасов опережал время, шел новой тропой в искусстве, и дело его позднее продолжат ученики. Саврасов никогда не стоял на одном месте. Творчество художника находилось в постоянном движении, развитии, обновлении. Особенно характерен жанровый этюд «У иконы. Богомольцы». Такого Саврасова еще не было. Все здесь свежо, ново, смело, необычно! И горящая, точно очаг, золотисто-красным огнем икона, и мокрый тротуар с остатками снега, и по-весеннему оживленные голуби, и эта розоватая стена с иконой, и фигуры трех богомольцев перед ней с вербой в руке. В этом маленьком этюде Саврасов нашел свое необычное решение жанра, предвосхитив живопись своего любимого ученика Константина Коровина и других русских художников конца века.
Недаром петербургский живописец и педагог Павел Чистяков писал в одном из своих писем со свойственной ему оригинальностью и резковатой прямотой суждений о холсте «После дождя»: «…По-моему, Добиньи, что на постоянной выставке, курьез сравнительно с картиной Саврасова…»
А сколько волнующей новизны в картине «Зимний пейзаж. Иней»! С каким мягким лиризмом передано здесь очарование словно погруженного в зимний сон, одетого легким инеем леса! Морозный воздух, глубокая, ничем не потревоженная тишина, стройные, будто невесомые деревья в тончайших белых узорах. Артистизм, изящество, мастерство.
В этом пейзаже и в других маленьких картинах художник осваивал пленэрную живопись, в которой светотень и цвет сливаются в гармоничное целое. Чертами пленэрной тональной живописи был отмечен и ряд предыдущих картин Саврасова — его «Грачи», где органично сочетаются два основных цвета — бело-голубой и серо-коричневый, «Проселок», где пронизанная предзакатным солнцем, насыщенная влагой атмосфера отражается на цветовой гамме, «Радуга» — с мокрой после ливня травой и облачным небом…
Таким был Саврасов во второй половине 70-х годов. Но не только таким. Стали появляться у него и вещи малоудачные, с недостаточно-продуманной композицией, с погрешностями в рисунке, с неоправданной цветистостью. Многое говорило о том, что выполнялись они поспешно, равнодушно, хотя и опытной рукой. Оправдывало ли его то, что предназначались они для продажи не очень разборчивым любителям, для художественных лотерей? В какой-то мере да. Но в этом снижении художественного вкуса, требовательности к себе таилась большая опасность. Вряд ли он тогда сознавал это. Просто не думал о последствиях. А они могли оказаться пагубными. Для его таланта. Для его творчества. Ему оставалось надеяться лишь на могучую силу своего дарования. Сумеет ли он преодолеть это начавшееся трагическое раздвоение в своем искусстве? Сумеет ли вернуться к цельности и гармонии?
Саврасова ждали тяжелые испытания.
Старшей дочери Вере 12 лет. Она училась в частных школах, переходила из одной в другую, и все оттого, что не было возможности заплатить сразу за полгода, и платили помесячно. За один месяц заплатят, а за другой платить нечем, и девочку забирают из школы. Потом походит месяц или два в другую школу — и опять та же история. Так учиться мучительно, одни огорчения. Только привыкнешь к учительнице, к сверстницам — и приходится расставаться. Но однажды папаша, придя домой, сообщил, что начальница одного московского института (ее дочери он давал уроки живописи) предложила поместить туда Веру за казенный счет, обещала все устроить. Софья Карловна не возражала. Начальница сдержала слово, добилась для Веры казенной вакансии. Уже были оформлены документы и назначен день, когда она должна была стать воспитанницей этого учебного заведения для девиц. Однако Софья Карловна неожиданно заявила, что не хочет, чтобы ее дочь получила институтское образование. Все хлопоты оказались напрасными, Вера проявила характер и сказала родителям, что намерена серьезно учиться и только в гимназии. После шумных разговоров и споров Софья Карловна дала в конце концов свое согласие, и девочка поступила в гимназию.
