10 апреля в полк поступило приказание: нанести удар по пяти транспортам противника в районе Сулинского гирла. Выполнение этой задачи поручили второй эскадрилье - она находилась в тридцатиминутной готовности.
Первым обнаружил корабли комэск.
- Видишь цель, штурман?
- Видеть-то вижу, - в голосе Галухина прозвучало разочарование, - да только что.
Майор вгляделся и чуть не плюнул с досады. Между Сулинским гирлом и островом Змеиным ползли шесть барж и два буксира.
- Да, маху дали разведчики! Должно быть, молодежь...
- А может, и не дали...
- То есть как?
- А так, что иная баржонка может большого транспорта стоить. Особенно в такое время, когда... Во, видал? Рассредоточиваются, гады! Верно, груз не простой... Сейчас такой огонек дадут, небу жарко станет! Давай, командир, сигнал: бомбить звеньями!
"Клин" эскадрильи раздвинулся, разделился на тройки. С кораблей открыли бешеный огонь. Галухин вывел свое звено на цель с ходу: главное не дать пристреляться зениткам.
- На боевом!
Нажал кнопку сброса, приник к остеклению.
- Есть! Влепили в одну! Прямое! - захлебываясь от радости, докладывал Кошкин. - И две накрыты серией...
- Молодец, внимательно наблюдаешь, - скупо похвалил Василий Григорьевич.
В результате бомбоудара была потоплена одна баржа-лихтер, одна повреждена. Но и эскадрилья понесла тяжелую потерю: в машину летчика Шеховцова попал снаряд, она взорвалась при ударе о воду.
Галухин трудно переносил гибель друзей. Однако долго предаваться печали не позволяла война. Через два часа он уже получил приказание возглавить подготовку штурманов к ночному вылету на постановку мин в бухтах Севастополя...
И так день за днем...
В мае, когда бегство оккупантов из Крыма приняло панический характер, приходилось делать по два, по три вылета в сутки - с торпедами, с бомбами, с минами...
Как-то, после очередного доклада Галухина об успешном выполнении задания, наш полковой замполит Иван Григорьевич Шевченко воскликнул, невольно залюбовавшись спокойным, приветливым лицом любимого штурмана:
- Эх, знали бы гитлеровцы, видел бы сам их безмозглый фюрер, какой хороший, добрый человек отправляет на дно корабли с его вояками!
- Вынужден отправлять, - застенчиво улыбнулся Галухин. - Не мы начинали. А кончать некому, кроме нас...
Этот разговор я услышал 11 мая. Тогда мы еще не знали, что потопленный нами накануне крупный вражеский транспорт был новейший дизель-электроход "Тейя" и на его борту находилось три с половиной тысячи гитлеровских солдат и офицеров...
Три с половиной тысячи!
Участником того вылета довелось быть и мне. Во второй эскадрилье оставались одни молодые летчики, и в пятерку для усиления был включен наш экипаж, из первой. Галухин прекрасно подготовил штурманов к удару, с ходу вывел бомбардировщики на цель и первым сбросил бомбы, ювелирно выполнив все расчеты. Транспорт получил огромные пробоины в борту, накренился, начал тонуть на глазах у летчиков...
Это было 10 мая сорок четвертого года.
А на другой день Василий Григорьевич совершал свой последний боевой вылет в качестве штурмана эскадрильи: вскоре его назначили начальником бомбардировочной службы авиадивизии. Уже был освобожден Севастополь, оставалось два дня до того, как последний гитлеровский солдат поднимет руки на полуострове Херсонес.
В тот день группы полка уже сделали шесть вылетов. В семнадцать часов поступило еще одно донесение: транспорт, груженный войсками, под охраной сторожевых кораблей, обнаружен в открытом море. Нанести удар было приказано комэску-два, в качестве его заместителя снова послали меня.
Молодые штурманы собрались вокруг Василия Григорьевича. Мне всегда доставляло огромное удовольствие наблюдать за его работой. Вводная за вводной, вариант за вариантом, и в каждом свое, оригинальное решение. И рождается оно как бы общими усилиями, и первую мысль подает не опытнейший флаг-штурман, а какой-нибудь вчерашний новичок с горящими азартом глазами...
В семнадцать тридцать группа была в воздухе. Через час обнаружила конвой и с ходу устремилась на него. Над кораблями барражировали Ме-110, зенитки постановили мощный заградогонь. Но недаром Василий Григорьевич готовил свои варианты. "Мессеры" оказались много ниже нас, искусный противозенитный маневр с последующим выходом на цель сбил с толку вражеских артиллеристов. Транспорт мы потопили, потерь не понесли. На аэродром вернулись уже в сумерках.
Вот тут и состоялся тот упомянутый разговор. Галухин застенчиво уклонялся от поздравлений, подталкивал вперед молодых. Но от Ивана Григорьевича еще никому не удалось отвертеться.
- Какой симпатичнейший, черт побери, человек! - призвал он меня на помощь. - И как топит, как топит! Ну-ка придержи его, Минаков, а то убежит. А у меня к нему не одни комплименты...
Я придержал, И темпераментный наш замполит смог по порядку поздравить скромного штурмана и с потоплением транспорта, а с двести тридцать седьмым боевым вылетом, и... с представлением к третьему ордену Красного Знамени.
Пятнадцать вылетов Дмитрия Старикова
О небе над Эльтигеном особенно отличился однополчанин Литвинчука командир звена Дмитрий Стариков. Только за один день 6 ноября сорок третьего года, прикрывая десантников с воздуха, он уничтожил четыре вражеских самолета.
Диму я знал давно, еще по Ставрополью. Простой рабочий паренек, по комсомольской путевке попал в аэроклуб в Черкесске, затем в Ейское военно-морское авиационное училище. Окончил его накануне войны летчиком-истребителем. В июле сорок первого включился в боевые действия в составе 32-го истребительного авиаполка - будущего 11-го гвардейского. Вылетал на штурмовку вражеских колонн, смело вступал в бои с "мессерами".
"У Старикова рука сильного человека и глаз снайпеpa. В бою не подведет". Так охарактеризовал молодого пилота замкомэск Владимир Снесарев.
Дмитрий был невысок, коренаст, курнос. Сведенные в линию брови над светло-серыми глазами, твердые скулы, твердая черточка губ - результат постоянных предельных нагрузок. В деле сурово сосредоточен, в часы отдыха мягок и незлобив.
В июле сорок второго был назначен командиром звена. Это совпало с удивительным взлетом личного мастерства Димы. За короткий срок, с 17 июля по 10 сентября, он сбил десять самолетов противника! Бесстрашно навязывал бой, бил напористо, метко. Надежным щитом его был ведомый Сурен Тащиев.
17 июля истребители прикрывали наши корабли на переходе в Новороссийск. Пара Старикова барражировала поодаль от конвоя - гитлеровские бомбардировщики ожидались со стороны моря. Дмитрий первый заметил вырисовывающиеся в дымке силуэты - девять Ю-88 под прикрытием восьмерки "мессеров". По четыре на каждого? Но медлить нельзя. Когда их увидят, будет еще труднее.
