***
Актер говорит Раневской:
— Я собираюсь вступить в партию. К кому мне обратиться?
Раневская:
— К психиатру.
***
Приходящим к ней гостям Фаина Георгиевна говорила:
— Пойдемте, я вам покажу фотографии неизвестных народных артистов СССР.
***
Актриса спросила Раневскую, какие груди сейчас в моде.
— Маленькие.
— А что делать тем, у кого большие?
— Донашивать.
***
— Фаина Георгиевна, у меня все время звенит в ухе.
— А вы не отвечайте.
***
Раневская изобрела новое средство от бессонницы:
— Надо считать до трех. Максимум, до полчетвертого.
*** Актриса:
— Фаина Георгиевна, как вы думаете, из меня получится фотомодель?
— Нет, дорогая, только фоторобот.
***
«Что такое здоровье?» Здоровье — это когда у вас каждый день болит в другом месте.
***
— В вашем ресторане очень много мух, — сказала Раневская официанту, — пока мы сидели, я убила трех самцов и пять самок.
— Как вы определили?
— Три сидели на пивной бутылке, а остальные на зеркале.
***
«На человека влияет среда и остальные дни недели».
***
Разошлась театральная пара. У Раневской спросили, что она думает о причинах развода.
— У них были разные вкусы: она любила мужчин, а он — женщин.
*** Официант на банкете:
— А сейчас наше фирменное блюдо — поросенок с хреном.
Раневская:
— Нет уж, пожалуйста, хрен отрежьте. 334
***
Знакомый после операции говорит Раневской, что врачи запретили ему пить, курить, есть жареное, острое и жирное, но не сказали, можно ли ему заниматься сексом.
Раневская:
— Я думаю — можно... но только с женой: вам вредно возбуждаться.
***
Знакомая говорит Раневской:
— Я вчера была в гостях у В. и пела для них 2 часа.
— Правильно сделали. Я их тоже терпеть не могу.
***
Раневской сказали, что власти хотят ввести налог на проституцию. Раневская:
— Безобразие! Как можно вводить налог на предмет первой необходимости?
***
Раневская объясняет ребенку, чем сказка отличается от реальной жизни:
— В сказке — женился на лягушке, а она оказалась царевной. А в реальной жизни — это когда наоборот.
***
Раневская приглашает в гости и добавляет, что звонок не работает:
— Как придете — стучите ногами.
— Ну зачем же ногами, Фаина Георгиевна?
— Но вы же не с пустыми руками собираетесь приходить.
***
В свое время Фаина Георгиевна делила квартиру с супружеской парой актеров, у которых был маленький сын. Ночью ребенок заплакал, и муж сказал:
— Может быть, я ему что-нибудь спою? Раневская:
— Ну зачем же сразу так. Попробуйте сначала по хорошему.
***
Пожилой актер жаловался Раневской, что он кашляет.
Раневская:
— Сколько вам лет?
— 70.
— В двадцать лет вы кашляли?
— Нет.
— А в тридцать?
— Тоже нет.
— Может в 40?
— Ив сорок не кашлял.
— Так когда же вам кашлять, если не сейчас.
***
Александр Шуров
На эстраде успешно выступал музыкально-сатирический дуэт Шуров и Рыкунин. Старший по возрасту Шуров был прекрасным артистом, добрым и обаятельным человеком, но при этом отличался редкой наивностью и поцоватостью. Сам Шуров с гордостью рассказывал:
— Николай Павлович Смирнов-Сокольский часто мне говорил: «Ты, Шуров, полный идиот. Ты не можешь быть евреем: среди евреев встречаются идиоты, но таких, как ты — нет. Ты редкостный, уникальный идиот». И это говорил не кто-нибудь, а сам Смирнов-Сокольский, библиофил, признанный вождь эстрады, — с восхищением добавлял Шуров и без конца повторял эту историю всем снова и снова.
За свою долгую жизнь Шуров не прочел ни одной книги и прекрасно себя чувствовал. Однажды в поездке он зашел в номер к Рыкунину весь в слезах.
— Александр Израелич (Шурову было под 60), что с вами?
— Я сейчас читал книгу «Хижина дяди Тома». Какая вещь! Коля, надо читать!
Свои решения Шуров менял в течение одной секунды. Мы выехали в гастрольную поездку на три месяца. Приблизительно через месяц Шуров ко мне подходит (в той поездке я был бригадиром) и говорит:
— Борис, я хочу закончить гастроли и уехать в Москву. Там жена Нина, я очень скучаю, и она тоже звонила и говорила, что скучает, и я ей нужен.
— Хорошо, Александр Израелич, на когда вам взять билет?
— Что значит — мне? А остальная группа?
— Ну, мы останемся и продолжим гастроли.
— А почему я не могу остаться? Я тоже хочу продолжить гастроли.
— Александр Израелич, вы, конечно, можете остаться, но в Москве жена Нина, она скучает...
— Ничего, отдохнет!
И так несколько раз за поездку.
Как и во многих эстрадных дуэтах между Шуровым и Рыкуниным порой возникали трения. Во время гастролей по Дальнему Востоку у нас был концерт на Камчатке, и добираться туда надо было морем. Разыгрался нешуточный шторм, старенький буксир переваливался с бока на бок и с носа на корму, вся группа была зеленая и блевала не переставая. Наконец, спустя примерно час, показались огни поселка, и на изможденных лицах появилось облегчение от надежды скорого избавления от пытки.
— Ой-ой-ой, — неожиданно сказал Шуров. — Надо возвращаться. Я забыл все вещи на пристани. Весь реквизит, костюмы и ноты.
— Не надо!!! — раздался всеобщий вопль, — Черте ними!!!
Неожиданно вступил Рыкунин, страдавший не меньше остальных.
— Нет, что значит — конечно надо вернуться, — сказал он спокойным рассудительным тоном. — Все-таки вещи, реквизит, в конце концов, их же могут и украсть.
— А что, — спросил я, — вы не можете сегодня выступить без них?
— Нет, мы, конечно, можем, — по-прежнему спокойно ответил Рыкунин и неожиданно сорвался на визг:
— Но я хочу, чтобы все знали, с кем мне приходится работать, и как я мучаюсь!
Шуров мне сообщил, что тромбониста из их оркестра не взяли в армию по болезни.
— Это же молодой здоровенный жлоб. Какая у него может быть болезнь?
Я: — У него нашли общую поцоватость организма плюс электрификацию всей страны.
Шуров сосредоточился на второй половине фразы.
— Про электрификацию — это Ленин сказал?
— Да, он.
— Ты знаешь, Борис, все-таки Ленин был очень умный чувак, — не к месту перешел на лабушский жаргон Шуров.
Я: — Да, чувак толковый, но и чувиха у него была сообразительная.
— Какая чувиха?
— Надежда Крупская.
— А... А почему она в него стреляла?
— Приревновала к Фане Каплан.
— Хер их разберешь, политика — это бардак, хотя, конечно, не такой бардак, как у нас в Мосэстраде.
Я спросил Шурова:
— Александр Израелич, говорят, вы сентиментальный человек, плачете в театре...
