Ознакомительная версия.
Виктор Мережко, работавший неподалеку и со студенческих лет боготворивший Юматова, частенько заглядывал в старикам: «После тюрьмы Юматов прожил чуть больше двух лет… Бросил пить, стал ходить в церковь. Родственники убитого Мадатова донимали Жору телефонными звонками, требовали материальной компенсации… У него была аневризма брюшной аорты, он перенес тяжелейшую операцию. Когда через год снова случился приступ и пошла кровь, врач сказал, что вторую операцию он не перенесет и остается только ждать смерти. За несколько дней до смерти Жора сильно сдал, заметно осунулся и похудел. Я видел, как он шел из магазина с авоськой – с творожком и бутылкой молока…»
Георгий Александрович и правда сильно сдал. Несмотря на богатырский резерв здоровья, последнее время бесконечно болел. Муза, как могла, поддерживала мужа, надеялась, что и на этот раз он выкарабкается. Разве могло быть иначе, ведь ее Жорик всегда был таким сильным… Часто бегала в церковь и ставила свечи за здравие… «Мой Музочек, Музочка, я так тебя люблю!» – по-прежнему не мог удержаться от ласковых слов в адрес жены Георгий Александрович. «Я не умею готовить, не люблю убираться. И чего ты во мне нашел?» – с элементом грусти, по привычке отшучивалась она. Вскоре они собирались отпраздновать золотую свадьбу. Юматов очень ждал этой даты. Сидя с женой за вечерним чаем, любил обсуждать, как они отметят свой юбилей, мысленно рассаживал гостей за праздничным столом…
Муза Крепкогорская рассказывала о последнем дне Георгия Александровича – 4 октября 1997 года так: «День начался как обычно. Жорик чувствовал себя хорошо. Даже сходил в магазин за хлебом. Вот он, этот хлеб, на столе. Я его сохраню как память. Вечером я услышала сдавленный кашель и хрип в комнате мужа. Вбежала. Жорик лежал на диване, он самостоятельно смог перевернуться со спины на бок. «Значит, все еще не так страшно!» – подумала я и вызвала «Скорую». Врачи приехали через три минуты. У мужа кровь пошла изо рта. Никак не могли найти источник кровотечения. Я ползала перед врачами на коленях и умоляла спасти его. Медики делали все возможное. Но он все равно умер.
Жорика добил ремонт. Дом у нас старый. Требовались перестановки, переделки. Но менять складывавшуюся годами обстановку муж ни за что не хотел…
За эти дни не позвонил только Ельцин. А остальные – все. О том, что Жорик так популярен, я знала, но что до такой степени… не думала…»
Действительно, все квартиры в доме подлежали переоборудованию, и начавшийся летом 1997 года капитальный ремонт с заменой труб отопления стал настоящим испытанием для всех, особенно для пожилых жильцов. А именно они и составляли основное население кинематографического дома. Юматов не был исключением – затянувшаяся ремонтная сутолока тоже была ему в тягость, тем более, после тяжелейшей операции. Многое по дому он уже не мог делать сам, как прежде, а тут еще где-то за полгода до смерти операционный шов начал кровоточить. Врачи честно предупредили: увы, оставшийся срок крайне мал. Его мучила бессонница. Георгий Александрович часто просыпался по ночам, как рассказывал друзьям, от какой-то чертовщины… Начались эти кошмары после того трагического случая.
…В полдень своего последнего дня Юматов включил телевизор и в который раз увидел себя на экране. Показывали фильм «Они были первыми». Досмотреть его он так и не смог – позвонил Виктор Мережко, спросил о самочувствии. Этот вопрос не мог не вызвать глухого раздражения. Витенька (так Юматов называл сценариста) обещал заглянуть на недельке…
В середине дня Юматов позвонил продюсеру, приславшему сценарий, и решительно отказался от предлагаемой роли – продажного кагэбиста, торгующего расстрельными списками времен ГУЛАГа. Последнее время ему частенько предлагали сыграть что-то подобное: то стареющих бандитов, то паханов на пенсии, то раскаявшихся киллеров. Где-то в семь вечера Юматов попил на кухне чайку, после чего собрался покурить. И тут погас свет, что стало уже вполне обыденным делом – ветхая проводка требовала замены…
В тот вечер Георгий Александрович и Муза Викторовна ужинали поздно. Супруги сидели за столом, как всегда, молча. За полвека супружества, кажется, все было переговорено. Они давно уже понимали друг друга без слов. На столе стоял нехитрый набор продуктов: молоко, творог. Так скромно теперь питались все знакомые коллеги-актеры. Георгий Александрович мужественно переживал свое творческое и человеческое забвение. Лишь иногда жаловался друзьям, что страна стала другой и он ей не нужен.
Перед сном Юматов по привычке, выработанной годами, прилег почитать. Муза в своей комнате спокойно смотрела телевизор. Неожиданно строчки поплыли у него перед глазами, и чудовищная боль пронзила область живота. Жена, услышав крик, влетела в комнату, но было уже поздно. Потом медики установят причину мгновенной смерти – разрыв брюшной аорты…
После ухода мужа Крепкогорская, оставшись одна, так скучала, что окружающим порой казалось, что она не в себе… Как в бреду Муза все повторяла, что только Витя сможет похоронить Жору и обеспечить ей достойную старость. Спорить было бесполезно. Опеку над ней оформил сценарист и телеведущий Виктор Мережко. Поговаривали, что он без труда мог бы «выбить» для Георгия Юматова отдельную могилу, но не сделал этого. Так актера похоронили в могилу тещи Лидии Ивановны на Ваганьковском кладбище, фактически положив его гроб сверху. У Валерия, брата Музы, после этого известия случился сердечный приступ. Ему, кадровому разведчику, полковнику КГБ, дослужившемуся в ООН до одной из высших должностей – специального помощника генерального секретаря, и в голову не приходило, что рядом с его матерью похоронят не его или Музу, а кого-то еще. После этого инцидента он прожил меньше года…
8 октября в два часа дня на Ваганьковском кладбище состоялись похороны кумира экрана. Отдать последний долг ему пришли зрители, родственники, друзья, коллеги – Алексей и Лидия Юматовы, Виктор Мережко, Евгений Жариков, Алла Ларионова, Элина Быстрицкая, Лариса Лужина, Михаил Глузский, Владимир Конкин, Николай Ларин…
«После смерти Жоры Муза оказалась никому не нужна, даже родственникам. Она очень полюбила мою дочку Машу и пообещала оставить ей свои бриллианты, а мне – квартиру. В некогда роскошную «трешку» вскоре уже было страшно зайти. Муза, как всегда, не убиралась. Рядом бегала ее последняя собака с вечным запором. Она лезла ей то в тарелку, то в постель. Это было ужасно. Но я не хотел, чтобы потом говорили, будто я хожу к ней только из-за квартиры, и поэтому появлялся не очень часто», – рассказывал позже о последних днях Музы Крепкогорской Виктор Мережко в одном из интервью.
Ознакомительная версия.
