Тургенев и Толстой и прежде слышали, как Огарев читал эту поэму — она каждый раз производила на них сильное впечатление. Иван Сергеевич назвал «Зимний путь» истинным шедевром, в котором автор «совместил всю свою поэзию, всего себя со всей своей задумчивой прелестью.
Мы с Толстым уже три раза упивались этим нектаром».
Так приобщал Тургенев своего младшего друга ко всему лучшему и передовому в русской литературе того времени. Его интеллектуальное воздействие на автора «Детства» и «Отрочества» сказалось и в том, что Лев Толстой стал вскоре с увлечением изучать статьи Белинского, о которых прежде отзывался с пренебрежением.
Тургенев заинтересовал Толстого и судьбою Станкевича. Об этом красноречиво свидетельствуют два письма. Одно из них было написано Тургеневым Анненкову весною 1857 года: «…издайте, ради бога, скорее эти письма (Станкевича. — Н. Б.). Я уже их обещал Толстому, который будет упиваться ими, за это я ручаюсь».
Анненков исполнил просьбу Тургенева, и скоро появились письма Станкевича в приложении к его биографии. И вот что написал тогда Лев Толстой Б. Чичерину: «Читал ли ты переписку Станкевича? Что это за прелесть. Вот человек, которого я любил бы, как себя. Веришь ли, у меня теперь слезы в глазах — я нынче только кончил его и ни о чем другом не могу думать… И зачем? За что мучилось, радовалось и тщетно желало такое милое, чудное существо!..»
Мы увидим, что в дальнейшем Тургенев способствовал также пробуждению у Толстого глубокого интереса к творчеству и личности Герцена.
Эти факты показывают, каким важным событием в жизни молодого Толстого была его дружба с Тургеневым.
Правда, радостное волнение, с которым они встретились, весело и свободно пожав друг другу руки и расцеловавшись, скоро сменилось некоторой настороженностью. Что-то мешало настоящей близости, к которой оба они, казалось, стремились, и никак не могла установиться между ними полная душевная откровенность.
Скоро они убедились, что, несмотря на глубокую обоюдную симпатию, им невозможно тесно сойтись, что они «из разной глины слеплены», что между ними как бы овраг.
Сказались тут и различие во взглядах, и разница в возрасте, и резко выраженные противоположности натур.
Лев Толстой в то время поражал окружающих противоречивостью своих еще не установившихся убеждений, отрицанием всяких традиций, парадоксальностью оценок тех или иных общественных явлений. К тому же в нем еще заметны были тогда следы того «барского и офицерского влияния», которые отметил Некрасов, высказывавший опасения, что они могут помешать развитию таланта Толстого.
Тургенев и Некрасов понимали, что вино перебродит, «блажь уходится», эксцентричности исчезнут.
Толстой еще не сформировался, в нем происходила большая душевная ломка, его взгляды претерпевали серьезные изменения в процессе нравственного роста.
Вскоре между Толстым и Тургеневым пошли споры, недоразумения и ссоры, то мимолетные и легкие, то оставлявшие глубокий след.
Однако и после размолвок они снова тянулись друг к другу и опять возобновляли отношения, не теряя надежды на сближение.
Так продолжалось до 1861 года, когда серьезная ссора разъединила их на долгие годы и едва не закончилась дуэлью.
Однако даже и этот конфликт, чуть было не приведший их к барьеру, не положил конца отношениям. С течением времени Л. Н. Толстой понял, как много хорошего было в их дружбе. «Я помню, — написал он в 1878 году Ивану Сергеевичу, — что Вам я обязан своей литературной известностью, и помню, как Вы любили и мое писанье и меня. Может быть, и Вы найдете такие же воспоминания обо мне, потому что было время, когда я искренно любил Вас».
В первых двух книгах «Современника» за 1856 год был напечатан «Рудин», вызвавший много толков и споров в литературных кругах и среди читателей.
Критик «Отечественных записок» Дудышкин рассматривал Рудина лишь как бледную копию предшествующих героев русской литературы — Онегина, Печорина, Бельтова. Ему возражал Чернышевский в «Современнике», отмечая, что Тургенев в образе Рудина сумел показать человека новой эпохи общественного развития. Это энтузиаст, указывал он, совершенно забывающий о себе и всецело поглощенный общими интересами. Сопоставив Рудина с Бельтовым и Печориным, Чернышевский подчеркнул, что это «люди различных эпох, различных натур, — люди, составляющие совершенный контраст один другому».
Одним из первых откликнулся на выход романа Некрасов. В своем кратком, но интересном отзыве он раскрыл глубокий идейный смысл тургеневского романа, в котором писатель изобразил лучших людей, «стоявших еще недавно во главе умственного и жизненного движения… Эти люди имели большое значение, оставили по себе глубокие и плодотворные следы. Их нельзя не уважать, несмотря на все их смешные или слабые стороны. Они, вообще говоря, оказывались несостоятельными при практическом приложении своих идей к делу, — отчасти потому, что еще недостаточно приготовлена была почва к полному осуществлению их идей, отчасти потому, что, развившись более помощью отвлеченного мышления, нежели жизни, которая давала для их воззрений и чувств одни отрицательные элементы, они действительно жили более всего головою… Эту отрицательную сторону полно и прекрасно изобразил г. Тургенев. Не столь ясно и полно выставлена им положительная сторона в типе Рудиных».
Почему же это произошло? Некрасов знал, какие рифы должен был обойти Тургенев при создании центрального образа романа. Ведь поэт был в известной мере свидетелем последнего этапа творческой истории «Рудина». Он дал понять в своей рецензии, что не все тут зависело от авторской воли.
Некрасов высказал предположение, что автор романа, «сознавая в себе очень сильное сочувствие к своему герою, опасался увлечения, излишней идеализации и вследствие того иногда насильственно старался смотреть на него скептически. Оттого характер Рудина действительно не столь отчетливо представлен… Но неясность его, однако же, не так велика, чтобы трудно было читателю угадать и те его черты, которые оставлены несколько туманными».
Здесь Некрасов имел в виду финальную часть романа, где Рудин предстает бесприютным скитальцем, когда различные планы и замыслы его рушились один за другим. Он на подозрении у властей, его отправляют на жительство в деревню, но проступок, за который он подвергается гонению, преднамеренно затушеван, остается не вполне ясным для читателя.
«Мы не все стороны его жизни знаем одинаково хорошо; но тем не менее он живой является нам, и появление этой личности, могучей при всех слабостях, увлекательной при всех своих недостатках, производит на читателя впечатление чрезвычайно сильное и плодотворное, какого очень давно уже не производила ни одна русская повесть».
