И он, не дав коллеге вымолвить слова, всерьез затянул песню на мотив «Сипчжинга».
Одну, друзья, песню споем,
Одну не забывай — фронт единый,
К успеху наше дело доведем.
Пусть даже рухнет небо на нас.
О втором теперь — гармонь, играй!
О. твердыня — оплот революции!
Дальше расширим партизанский край —
До советско-маньчжурской границы.
В третий раз песню начну.
В три руки, дело спорится —
Открой проход к Советов Стране —
Край холодный, но вольный для нас!
Пак, задавший хитрый вопрос, разинул рот исделал вид что просто поражен находчивостью друга.
— Умная голова! — воскликнул он. — Ее не заменишь ни на что — даже на вес золота! А у меня дурья башка. Теперь-то я понял цель нашего рейда в Дуннин. Словно вижу на чистом небе полную луну!
Тот Кан — семи пядей во лбу. В Ванцинской роте он, право же, достоин такой похвалы. Песней «Сипчжинга» парень умел живо обрисоватьсложные гаммы первой мировой войны, сжато, мастерски раскрывать с помощью ее мелодии ужасные картины политических драм — от вспышки события 18 сентября до образования государства Маньчжоу-Го.
Вот так доступно была поэтизирована молодым Каном в вариациях «Сипчжинга» цель рейда в Дуннин. Песня мгновенно, как на крыльях, облетела весь коллектив военных — от Ванцинской к Хуньчуньской роте, а от нее к бригаде Ши Чжунхэна, от той бригады к отряду Чай Шижуна. Некоторые бойцы АСО даже на марше мурлыкали себе под нос, разучивая песню «Сипчжинга». Армия эта во всем старалась учиться на примере нашего отряда.
Но поступали так далеко не все. Многие из наших соседей мечтали в один прекрасный день разбогатеть, рисуя в воображении свою долю будущих трофеев. Почти не было таких, кто бы, вдохновленный высоким идеалом сопротивления японскому империализму, заводил разговор о том, как бы расширить театр боевых действий до рубежа советско-маньчжурской границы, как наладить единый фронт с партизанами и опять вернуть себе утраченные земли Маньчжурии.
— Скажи, дружок, много ли захватим опиума после атаки Дуннина? — спрашивал своего друга один из подчиненных Ши Чжунхэна, следовавший за нашим отрядом.
— А бог его знает, но опиум, думаю, будет везде, коль там целый полк марионеточной армии Маньчжоу-Го. Без опиума маньчжурских войск не бывает. А почему спрашиваешь? Ты же не курильщик опиума? Удивляюсь, зачем тебе знать про опиум-то?
Собеседник, не скрывая своего разочарования, заглянул своему другу в лицо.
— Да что ты, друг! Знаешь, опиум — это деньги, деньги — это опиум! Ведь народная мудрость гласит: «Звенит в кошельке десяток тысяч ляд (название старой денежной единицы — ред.) — улетишь в Янчжоу на крыльях аиста».
— Так-то оно так. Но есть и другое изречение: «Не имеешь денег — не поедешь любоваться Ханчжоу». А ты прихвати опиума на десяток тысяч лян и поезжай куда хочешь — ив Ханчжоу и в Сюйчжоу. А вот я взял бы себе из японских трофеев карманный фонарик — и все, хватит!
— О фонарике нечего тебе и беспокоиться. Такой чепухи сколько угодно у каждого из японских солдат, а их много…
— Хватит чепуху молоть. И опиум, и фонарик — все это потом, после победы в бою. А ты, дружок, полагаешь, что взять Дуннин — легкая штука?
Случайно услышанный диалог этих двух бойцов тяжелым камнем лег на мое сердце. Неужели эти солдаты АСО, чьи головы набиты мыслями о трофеях, пойдут в рукопашную на штыки «непобедимой императорской армии»? Неужели каждый из них ринется словно «человек-снаряд» в форт, с возгласами «Да здравствует Китайская Республика!»?
В их поведении, в меркантильных разговорах, в недобрых глазах проскальзывало что-то сомнительное. Все это было чемто вроде зловещего симптома. В Лаохэйшане мы, организовав объединенное со брание партизанских отрядов из Ванцина и Хуньчуня, вновь посвятили его политической работе, цель которой — довести до сознания каждого бойца понимание поставленных задач и военнополитического значения предстоящего боя в Дуннине.
Затем мы вышли на рубеж Гаоаньц уня и Вушэгоу на подступах к Дуннину. Там еще раз уточнили, как обстоят дела у противника, окончательно утвердили план боевых действий. В ту ночь нам все же удалось под Дуннином нащупать ниточку связис подпольной парторганизацией. Ее в свое время создал и руководил ей Пань в Дуннине, Гаоаньцуне, Синьлицуне, Лаохэйшане и в других местах. В то время он работал секретарем Суйнинского Главного укома. Весной 1932 года эта организация была разоблачена, за ней была установлена слежка врага. Части партийцев пришлось переместиться в Ванцин, а некоторым — уйти в глубокое подполье в Дуннине. В дни, предваряющие штурм, Пань направлял в Ванцин не только коммунистов и комсомольцев, но и многих партизан и местных жителей.
Отправляясь в Хуньчунь, Пань просил меня: «Случится вам побывать в Дуннине, прошу связаться с коммунистами и комсомольцами, работающими в подполье, восстановить нить организаций и позаботиться о них вместо меня». Я все время помнил об этой его просьбе. И при оглашении в Лоцзыгоу программы массово-политической работы включил в нее задачу — наладить политическую работу среди населения и восстановить подпольную парторганизацию в уезде Дуннин.
Нам удалось найти в окрестностях Гаоаньцуня несколько партийцев, за счет которых мы восстановили подпольную парторганизацию уезда Дуннин, наладили связь, заботясь о том, чтобы ее деятельность направляла Лоцзыгоуская подпольная парторганизация. Она представила нам немало сведений. С их помощью мы смогли без особого труда открыть проход на территорию Советского Союза.
Дуннинская уездная подпольная парторганизация отменно выполняла поручаемые нами секретные задания и существовала до 40-х годов. После Сяохаэрбалинского совещания отряды КНРА маневрировали мелкими группами, опираясь на тайные лагеря в горах Пэкту и на учебные базы близ Хабаровска на советской территории. В те времена мы часто использовали этот канал связи. Через него множество мелких групп проникали в пределы Кореи и в Цзяньдао, по нему пробирались из гор Пэкту в зону советско-маньчжурской границы. И отдельные подпольщики, посланные в Корею, в большинстве случаев, с помощью этого канала просачивались затем в Приморье.
Известно, что группа Чон Мун Ука, активно развернувшая разведку на рубежах советско-маньчжурской границы, тоже использовала действенную помощь Дуннинской уездной подпольной парторганизации. Советский интернационалист Я.Т. Новиченко[3], который нес к тому времени военную службу недалеко от советско-маньчжурской границы, напротив уезда Дуннин, вспоминал впоследствии, что он часто был свидетелем передвижения по этим каналам мелких групп КНРА. И во время военных операций против Японии подпольные организации Дуннина принимали активное участие в дезорганизации вражеского тыла, что явилось значительным вкладом в освобождение уездного центра Дуннин.
