Ольга Голубева-Терес - Страницы из летной книжки

— Как огонек над Данцигом? — встретил нас вопросом словоохотливый дежурный.

— Приличный.

— Я днем там был. Совсем сбесились гады! А вы не беспокойтесь за свою «стрекозу». Осмотрим, подправим и о вас в полк сообщим, чтобы не волновались. Завтракайте и заваливайтесь спать.

Я взмолилась:

— Не хочу есть. Поспать бы...

Утихшая было в борьбе с непогодой головная боль вернулась с еще большей силой. Меня не стали уговаривать, повезли отдыхать, а Анна отправилась с ватагой летчиков в столовую. Я уснула мгновенно и не знаю, сколько бы еще проспала, если бы не стук в дверь.

— Вынужденные, подъем! Звонили из вашего полка, требуют...

Я вскочила, чувствуя себя преотлично. Путина была уже на аэродроме. Наша машина сияла чистотой. Механики залатали небольшие пробоины и хорошо помыли ее. К нашему полку везде относились хорошо. Это только поначалу посмеивались, не доверяя. Когда мы только прилетели на фронт, то парни со смеху помирали.

— Ты слыхал? — говорили они друг другу. — Женский полк...

— Да ну-у... Неужто весь из баб?

— Вот хохма!

А через восемь месяцев тяжелых боев нам гвардейское звание присвоили. Но это было давно, и мы уже успели привыкнуть к братскому отношению, к вниманию, и потому было странно видеть неулыбчивого капитана, который подошел к нам и официальным тоном потребовал мою карту и бортовой журнал.

— Зачем это вам? — капризно спросила я.

Желая сгладить неловкость, летчик, приглашавший нас на завтрак, сказал:

— Наш штурман полка Александр Ефимов. Он беспокоится, можно ли вас выпускать.

— Можно. — Я протянула планшет капитану Ефимову и не без кокетства сказала: — Проверяйте, товарищ штурман. Что вам угодно знать?

Наверное, мне не следовало было говорить с ним в подобном тоне.

— Прошу определить элементы разворота группы самолетов, — строго, как на экзамене, сказал он, — при данных истинной воздушной скорости самолета ведущего, угла крена ведущего, ширины строя...

Я уставилась на капитана: в своем ли он уме?

— Я группы не вожу. Мы в одиночку летаем.

— Хорошо... Вот вам задача на расчет элементов разворота одиночного самолета. — И выдал мне такую задачку, что я, заикаясь, пролепетала:

— Я... мы... Я это не проходила.

— Пройди здесь, — сказал он и быстро стал объяснять ее решение, тактично отведя меня в сторону от ребят. Взяв мой планшет, он проверил проложенный мною маршрут, попутно задавал вопросы о ветре, времени полета, о характерных ориентирах.

— Зачем это вам? — удивилась я. — Ведь мы такую ночь пережили! И не заблудились.

— Сейчас я отвечаю за вашу безопасность. Погода изменчива. Хочу быть спокоен за вас.

— Спасибо, капитан.

Мы летим домой. Настроение отличное. Ребята хорошо нас проводили. Я улыбаюсь сама себе. У Ани тоже, видно, хорошее настроение.

— Штурман, — спрашивает она, — а капитан зачем тебя в сторонку отвел?

— Много будешь знать, скоро состаришься.

— Ух, испугала! Я и так старуха. Мне уже двадцать четыре.

— И правда, — соглашаюсь я. — Старушка.

— Злой капитан? — не унимается Анна.

— Нет, заботливый. И если хочешь знать, мне он очень понравился.

— Где-нибудь встретитесь.

— А где? — Я почему-то вздохнула.

На аэродроме нас встретила механик Мотя Юродьева и сообщила, что не вернулось еще пять экипажей: Серебряковой — Павловой, Сыртлановой — Петкилевой, Юшиной — Лошмановой, Амосовой — Мяснянкиной, Рыжковой — Яковлевой. Мне стало страшно. Мгновенно вспомнилась ночь на первое августа сорок третьего года, когда не вернулось четыре экипажа. В общежитии на нарах пустовали подряд восемь спальных мешков.

Не знаю, сколько времени прошло, но я вдруг услышала звук мотора. Сел самолет. По хвостовому номеру узнала: Рыжковой. А потом одна за другой сели еще три машины. Я ожила. Вылезла из кабины и побрела к командному пункту. Командир полка охрипшим голосом кричала в трубку, спрашивая все окрест лежащие аэродромы, нет ли у них нашего экипажа. Отовсюду поступали неутешительные сведения: нет!

А в комнате на столе стояли расставленные Серебряковой шахматные фигуры. Никто не дотрагивался до неоконченной партии. «Вернусь, доиграем», — сказала она, уходя в полет. Я не отрываясь глядела на фигуры, как бы требуя ответа на мучивший меня вопрос: где же они, где девчонки?!

Советские войска в каких-нибудь шестидесяти километрах от Берлина! Наш аэродром — перед Одером. Эта река делится на две, а между Ост-Одером и Вест-Одером лежит обширная болотистая пойма, да еще с востока, то есть с нашей стороны, примыкает заболоченная местность. Позарез нужны были разведданные о вражеской обороне, потому-то Олейник с Яковлевой или с Никитиной еженощно летала на фотографирование. Фотоаппарат был только на ее самолете. Аэрофотоснимки срочно доставлялись командованию. Все другие экипажи бомбили огневые точки, узлы связи, штабы, артиллерийские позиции на западном берегу. Это была наша обыкновенная работа, «ничего существенного». Даже чрезвычайное происшествие в полку не изменило ее ритм. Хотя и могло все обернуться гораздо хуже.

Неопытный шофер перевернул на крутом повороте дороги полуторку и «высыпал» весь летный состав. Следуя известной пословице «знал бы, где упасть, — соломки б подстелил», меня выбросило из кузова машины на разворошенный стог сена. Рядом, перевернувшись через голову, упала Лена Никитина, тут же мягко шлепнулись Катя Олейник, Ася Пинчук. Мы сразу же вскочили. Грузовик лежал на боку, никого не придавил, но многие девчата поднялись не сразу. Тихонько ойкали. Очень быстро примчалась «санитарка» и увезла человек десять в госпиталь.

Посыльные штаба носились по деревне, собирая всех, кто сменился с наряда или почему-то не был включен в боевое расписание. Командир полка наспех сколачивала новые экипажи. Во что бы то ни стало полеты должны состояться — это понимали все.

В ожидании начала работы девчата развлекались, как могли. Лена Никитина разыгрывала пантомиму, как летчиц «высыпают» из автомобиля. Это получилось у нее смешно, и все, конечно, от души смеялись.

— Утихомирься... Не к добру... — сказала Катя Олейник. — Мы с тобой ведь на фотографирование идем, к Штеттину. Это к дракону в пасть.