— Ну, и для чего это? Зачем нам было знать о вас? — скривился в гадкой улыбочке старший.
На третий день пришла Левитанша. Она принесла Определение суда, который проходил в то время, когда меня держали в «телефонной будке». Второе Определение почти не отличалось от первого, была только добавлена фраза «критиковал экономическую основу СССР» и убрана фраза «вещи из ленинградской комнаты передать бывшей жене, а продукты питания вернуть осужденному». Взамен этого был пункт о конфискации всех моих вещей.
Когда «гражданин начальник» делал свой утренний обход камер, я заявил ему, что «желаю и имею право согласно статье 424 УПК УССР написать кассационную жалобу на решение Крымского Областного суда».
— Хорошо, — ответил начальник. — Напишите во время прогулки.
Днем, когда пришла наша очередь идти на прогулку, начальник повел меня к себе. Он впустил меня в камеру, которая была приспособлена под конторку и сказал:
— Вот бумага, вот ручка. Можете писать свою жалобу. Прогулка будет продолжаться минут 30 или 40. Кончится прогулка — кончится и писанина! — и вышел, закрыв дверь камеры на замок.
«Что можно написать за 30 минут?» Я подумал и написал очень кратко:
В Верховный суд УССР
от осужденного Ветохина Юрия Александровича Кассационная жалоба.
В соответствии со статьей 424 УПК УССР пользуюсь своим правом подать кассационную жалобу. Это — моя вторая жалоба. Несмотря на то, что Верховный суд УССР признал справедливость моей первой кассационной жалобы в части нарушения статей 418 и 419 УПК УССР Областным судом, суд в новом составе, созданный по решению Верховного суда, полностью игнорировал это ваше решение. Новое заседание Областного суда повторило те же ошибки и нарушения, которые были перечислены мной на 16 листах моей первой кассационной жалобы.
Исходя из вышеизложенного, снова подтверждаю все те просьбы, которые содержатся в моей первой кассационной жалобе.
Сдав написанную жалобу начальнику и вернувшись в свою камеру, я потребовал свидания с начальником больнички. Когда он пришел, я сказал:
— Гражданин старший лейтенант! Поместите, пожалуйста, меня опять в больничку! Новое Определение Областного суда подтверждает то, что я больной.
— Больничка вам не нужна, — ответил старший лейтенант. — Скоро вы поедете на постоянное место жительства.
Слова «постоянное место жительства» больно резанули мой слух. Однако он сказал правду. Нарушив еще раз свои законы, по которым исполнение приговора осужденному откладывается до получения ответа на кассационную жалобу, коммунистические тюремщики в тот же день посадили меня на этап, идущий в Днепропетровск.
* * *
В Днепропетровской спецбольнице я снова был направлен на 4 этаж главного здания, который за короткий срок моего отсутствия весь заполнился больными. Больных привезли из Сычевской спецбольницы, из Казанской спецбольницы, из Харьковского и Игреневского сумасшедших домов. На 4 этаже вместо одного отделения было образовано уже целых три. То же самое происходило на других этажах спецбольницы. Спецбольница также расширялась за счет корпусов и помещений Днепропетровской тюрьмы.
Бочковская взяла меня в свое отделение, которое теперь именовалось «отделение № 9» и имело в своем составе 6 камер. Меня посадили в 6 камеру, в которой стояло 26 коек. Для меня койки не нашлось и мне снова дали щит из трех досок. Камера была очень похожа на ту, где я жил раньше. Не было только параши, пользование которой теперь было запрещено. Едва я успел застелить свой щит, как Бочковская вызвала меня к себе.
Кабинет у Бочковской теперь был другой, но на ее столе, как и прежде, стояла ваза с живыми цветами.
— Ну, вот, я же вам говорила, что вернетесь! — Бочковская с неизменным апломбом, мимо очков. — Теперь вам надо думать не о кассациях, а лечении, чтобы мысли и убеждения ваши изменились правильном направлении.
— Скажите, а сколько лет приблизительно я здесь пробуду? — спросил я.
— Все, что имеет начало, имеет и конец, — ответила она. — Помнится, вы не очень хорошо переносили аминазин. Я теперь назначу вам трифтазин в таблетках. Смотрите, не выплевывайте! Узнаю — плохо будет!
И началась для меня концлагерная рутина, которая продолжалась 8 лет…
Глава 36. Постоянное место жительства
После еды, как всегда, дверь нашей камеры раскрылась настежь и вошел санитар. Он ударил несколько раз большим тюремным ключом о металлическую спинку кровати и прокричал: «Шестая палата! На лекарство!»
У меня эта команда вызвала жгучее чувство приближающейся опасности. Режим в спецбольнице с каждым днем все больше ужесточался и уклоняться от приема лекарств становилось все труднее. Повышались требования не только к больным-заключенным, но и к медсестрам. От них требовали строгого контроля во время раздачи лекарств. Для того чтобы сестрам было удобнее заглядывать в рот больным и искать там спрятанные таблетки, даже подняли на целых полметра пол в сестринской. Прятать во рту полученные таблетки было не только трудно, но и опасно. За это грозило наказание. Спустя 6 месяцев после моего заточения в спецбольницу, непрерывное недельное уклонение от приема лекарств я считал уже большим достижением.
Услышав резкий звон от тюремного ключа и команду санитара, все больные в нашей камере зашевелились. Менее заторможенные подошли к дверям и встали в очередь. Остальные, охая или мимикой выражая свое страдание, медленно-медленно поднимались с коек. Я выглянул в коридор. Сестринская, где дежурная медсестра выдавала лекарства, находилась как раз напротив нашей камеры. Дежурила Лидия Михайловна. Она стояла перед столиком, наполовину загораживающим вход в сестринскую и сверху вниз смотрела на очередного больного. Большую часть столика занимал ящик, в ячейках которого находились пластмассовые именные стаканчики с заранее вложенными в них лекарствами. Рядом был поднос с другими стаканчиками, наполненными сырой водой. По мере того, как воду выпивали, ее снова добавлял из ведра, стоящий в дверях сестринской, назначенный для этой цели больной. Санитар находился рядом.
Стараясь определить, в каком настроении Лидия Михайловна, я некоторое время наблюдал за нею, стоя в дверях. Как всегда, взглянув на очередного больного поверх очков и толстой марлевой повязки, закрывавшей ее рот и нос от вредных паров лекарств, и опознав его, она начинала искать в ящике его персональный стаканчик с лекарством. Найдя стаканчик, Лидия Михайловна вынимала его из ячейки руками в резиновых перчатках, которые предохраняли кожу от вредного воздействия лекарств. Открыв крышку стаканчика, она высыпала его содержимое в подставленную ладонь больного, в то же время пристально наблюдая за ним. А он подносил ладонь ко рту и опрокидывал туда таблетки. Затем брал со стола стаканчик с водой, выливал воду себе в рот, запрокидывал голову назад и старался проглотить таблетки.
