Один раз я сыграл Керенского за 50 рублей. Точила меня тоска, что друга предал. Чепухой все оказалось, ерундой. Теперь, кажется, я опять играю на его трагедии — Он царь еще…
Ну а у меня что — две жизни, что ли? Тоже одна, и неизвестно какая. Ему сейчас важнее эта роль, это его идея, его смелость. Зачем мешать ему? Ведь я ему скажу все равно… но это, может быть, еще хуже, чем не говорить. А так он будет знать, что друг готовит нож, и будет бояться, зажиматься… не захочет вроде как секретов выдавать, а какие секреты могут быть в этой роли?
30 января
Володя все еще в загуле, репетирует Филатов, приходит Щербаков[140], и я хожу вокруг. Конюшев настаивает, чтобы я рвал Гамлета: за Гамлетом придет сотня-де Богомоловых. Я возражаю: «Мало стоять в афише — надо сыграть Гамлета, а не называться исполнителем роли». Потом договорились до того, что надо совместить эти работы, — ты можешь, Федя! Ты можешь.
31 января
Сегодня было заседание местного комитета с бюро комсомола и партбюро — решали вопрос Высоцкого. Я опоздал. Полагал, что, как всегда, заседание состоится в 15, а оно было назначено на 14 часов. Пришел к голосованию. Об увольнении речи, кажется, не было вовсе. Значит, оставили в самый последний-последний раз, с самыми-самыми строгими предупреждениями. Володя сидел в кабинете шефа, воспаленный, немного сумасшедший — остаток вынесенного впечатления из буйного отделения, куда его друзья устроили на трое суток. Володя сказал:
— Если будет второй исполнитель, я репетировать не буду.
Я рассказал ему о своем разговоре с шефом, сказал, что «читка роли Филатовым была в пользу твою, все это выглядело детским лепетом» и т. д., чем, кажется, очень поддержал Володю.
— Если ты будешь репетировать, никто другой не сунется и репетировать не будет, но для этого ты должен быть в полном здравии и репетировать изо дня в день.
— Марина улетела, и, кажется, навсегда, хотя посмотрим, разберемся.
Симптоматична случайность — ни Веньки, ни Славиной, ни Хмельницкого, ни Золотухина на обсуждении не было. Снова я увидел рядом с Володей Иваненко в очень хорошем расположении духа. Теперь она может вильнуть перед подругами вновь хвостом — дескать, я говорила, что он вернется ко мне и я буду присутствовать при их разводе, или я этого не говорила? Мне противна глубоко эта связь, не знаю почему. Хотя чувство это мое далеко не патриотично, казалось бы, я должен болеть за Иваненку, но Марина мне кажется больше русской, чем половина нашего театра. Бог с ними. Разберутся.
1 февраля
Репетиция «Гамлета». Володя репетировал.
«Как я в этот раз сорвался, просто не знаю. Никаких причин не было».
Не было причин? Личное — это не причина? Когда держишь в руках такую роль, для артиста, тем более артиста на диете, после пира, плохая репетиция — причина. Как-то он мне сказал:
— Мне ужасно мешает, что я меньше всех. Ты погляди, я на сцене ниже всех. Меня это жутко угнетает.
— Сделай это личное твое мучение физической недостаточностью — душевной гамлетовской мукой. Пусть это помогает тебе в одиночестве твоем, в твоей исключительности: да, вот так, такой Гамлет, и никаких других.
7 февраля
4-го после «Часа пик»[141] были у Веньки. Володя, я, Полока, ну и понятно, что Венька был с Алкой. Хорошо посидели. Давали Володе советы, как выстоять перед тем, что шеф иногда несет. А вчера ему шеф впервые сказал: «Правильно работали…»
Как-то Володя звонил шефу домой. Нарвался на мадам:
— Я презираю тебя, этот театр проклятый, Петровича, что они тебя взяли обратно. Я презираю себя за то, что была на вашей этой собачьей свадьбе… Тебе тридцать с лишним, ты взрослый мужик! Зачем тебе все эти свадьбы? Ты бросил детей… Как мы тебя любили, так мы тебя теперь ненавидим. Ты стал плохо играть, плохо репетировать…
— Я искуплю, — вклинил Володя.
— Чего ты искупишь?! Ты стал бездарен, как пробка. — И повесила трубку.
Володя хотел было расстроиться. Потом рассмеялся.
Мы собираемся в Куйбышев на два выходных дня: Золотухин, Смехов, Васильев, Хмельницкий, Славина. Вчера примкнул к нам Володя. Должны заработать красиво.
11 февраля
В Куйбышев нас не пустили. Это интересная, особая история, записанная Венькой[142].
Володя:
— Валерий! Ты гениальный артист. Я это говорю тебе совершенно серьезно. Лучшего Якова они не найдут. Это могут сыграть только два человека — Кеша Смоктуновский и ты.
Мне не нравится, что Володя выпивает. Сегодня в «Каме»: он — коньяк, я — пиво.
— Валера! Мне бывает очень плохо. Веришь мне? Но когда я вспоминаю, что у меня есть Золотухин, я делаюсь счастливым… Просто оттого, что ты где-то есть, что ты живешь… Валерчик, я тебя ужасно люблю…
Какую-то ужасную вещь он мне сказал. Секретарша из органов будто бы видела бумаги, в которых N давал отчет о своих разговорах с Высоцким. Ну как к этому относиться?! Она обещала украсть лист с его подписью и почерком.
— У него, дескать, требуют отчета о разговорах со мной.
Володю обложили, как поросенка. Володя сказал сегодня:
— Когда я умру, Валерий напишет обо мне книгу…
Я о нем напишу, но разве только я? Я напишу лучше.
12 февраля
Володя пьяный. Усадил его в такси и просил уехать домой. Принять душ, выспаться, прийти в себя. Что с ним происходит?! Это плохо кончится. Славина советует мне учить Гамлета… Но я не могу переступить.
Звонил Гаранину.
— Как я радовался нашей дружбе, Валера. Что происходит? Как это грустно все.
Долго говорил о Володе, что он испортился по-человечески, что Володя не тот стал, он забыл друзей, у него новый круг знакомств, это не тот круг и т. д. Чувствовалось, что и обо мне он так же думает, и он прав.
19 февраля
Переписывал вчера и сегодня сцены из «Гамлета». Задумал и решил попробовать с Глаголиным. Читаю, чувствую, но ни черта не понимаю. Но надо попытаться.
Володя во Владивостоке, улетел к китобоям. Сказал Митте — на пять дней. Объяснил так:
— Принимая антидепрессант, я не могу репетировать. Бросил принимать — поднялось возбуждение. Надо лететь.
20 февраля
Сижу у Глаголина в кабинете, жду первой репетиции «Гамлета». Господи! Помоги нам!! Чем черт не шутит, авось Борька станет для меня тем Немировичем, что сделал для Москвина — Федора.
27 февраля
Володя вернулся из своих странствий, во всю силу вкалывает. Вчера, говорят, была хорошая, даже гениальная репетиция. Бог видит, я рад за него. Дай Бог, чтоб он вытянул, чтоб у него получилось… Но ведь может получиться и у меня… Сегодня репетировали сцену с Офелией — Клейменовой. Борис в экстазе, в энтузиазме кричит: «Получается, может получиться! Раньше не видел в тебе Гамлета, теперь убедился, что ты можешь и должен играть!!» Ладно. А как же перед Володей? Неудобно.
