Очень удобно представлять Кортеса рабовладельцем и обличать крепостническую сущность энкомьенды, но что в таком случае прикажете думать о современных правительствах, отнимающих почти половину доходов граждан?
Второй «предохранитель» получил свое выражение в так называемой тразе (traza). За этим словом скрывается настоящая политика защиты прав индейцев. В Мехико, подвергшемся тотальной перестройке, испанцам выделялись участки под жилые кварталы (solares) с четко установленным периметром. За пределами этой территории, получившей название traza, испанцам проживать запрещалось. Точно так же Кортес запретил им находиться вне городов. К городам относились поселения с полноценной административной организацией. Кортес хотел тем самым предотвратить возникновение «диких» колоний, затерянных далеко в глуши и вне всякого контроля с его стороны. Осуществлялась своего рода сегрегация наоборот. Кортес пытался помешать распространению среди индейцев вредных моделей поведения. Как военачальник, он знал, чего стоят некоторые из его солдат, среди которых было немало отпетых негодяев, поэтому он стремился любой ценой оградить мексиканцев от дурного влияния. Немалое внимание он уделял и пресечению торговли телом, восстанавливавшей местное население против испанцев. Кортес был намерен предоставить коренному населению полное самоуправление в их селах и городских кварталах, где испанское присутствие ограничивалось бы только представителями власти, имеющими соответствующие полномочия. В этом же духе Кортес запретил испанцам всякую торговлю с туземцами, особенно обмен безделушек на золото и золотые предметы. Это ограничение было направлено против эксплуатации и обмана индейцев бессовестными торгашами, сводившими на нет все усилия конкистадора по созданию нового общества его мечты.
Помимо этого санитарного кордона Кортес делал ставку на деятельность нищенствующих орденов, которые по своему призванию часто вступали в контакты с индейцами. Хотя именно энкомендерос теоретически должны были в первую очередь способствовать христианизации индейцев, на этом поприще по замыслу Эрнана предполагалось сменить их служителям церкви. Кроме того, францисканцы должны были тайно надзирать за испанцами, оберегая коренное население от всякого произвола, насилия и притеснения.
Таков был дух проекта Кортеса, который так и остался утопией, не понятой даже многими его современниками.
Кортес и Испания
Хотя в XVI веке этого слова и не существовало, Кортеса постоянно обвиняли в том, что сегодня принято называть «сепаратизмом». «Он возмущает землю», – говорили в то время или использовали перифразы наподобие «alzar latierra» или «evantarse con la tierra». Под «землей», естественно, понимались жители, которых Карл V требовал объявить его вассалами, а Кортес считал своими сподвижниками. Этот весьма спорный вопрос объединил всех противников Кортеса, да так, что они в своем неприятии конкистадора дошли до слепого преклонения перед политикой короны. Произволу со средневековым или феодальным оттенком противопоставлялась законность короля, пекущегося о благе своих подданных. Это нашло свое отражение не только в восхвалении принципа монархического управления и испанской колониальной системы, но и в демонизации Кортеса сторонниками короля, умело игравшими на контрасте. Поэтому, чтобы понять истинное отношение Кортеса к Испании, которое не стоит путать с отношениями с властью, нам следует проанализировать психологию завоевателя Мексики.
Отношения с родиной были, бесспорно, сложными и противоречивыми. Сам процесс креолизации, который стал главной направляющей всей политики Кортеса, уже с самого начала отдалял его от Родины-матери. И эта позиция, выразившаяся в политике смешения рас, без всякого сомнения, проистекала из глубокого разочарования в Старой Испании.
Эта нелюбовь обращена в первую очередь против испанцев как нации. «Показательно, – открыто пишет Кортес в своей четвертой реляции королю Карлу V, – что большинство испанцев, прибывающих сюда, суть люди грубые, невежественные и дурного нрава, погрязшие в пороке и грехе».[165] Вот какое мнение, лишенное иллюзий, сложилось у губернатора Новой Испании о своих соотечественниках! С тех же критических позиций он относился и к испанской церкви. Кортес оказывал всестороннее содействие нищенствующим орденам, выполнявшим апостолические функции в Мексике, и всеми силами противился установлению постоянной церкви. И объяснял почему: «Если у нас заведутся епископы и прочие прелаты, они не замедлят перенести к нам дурные привычки, свойственные им сегодня. Они воспользуются церковным имуществом, дабы расточить его на роскошь и другие пороки; они пожалуют майораты своим детям и своим родственникам. И хуже всего: коренные жители этих мест знали в прежние времена священников, отправляющих культ и службы, и лица эти были честности и бескорыстия безукоризненного… Что подумают они, видя имущество церкви и службу Господу в руках каноников или прочих святейшеств, которые поведут жизнь невежд и предадутся свободно порокам, как сие вошло у них в привычку сегодня в наших королевствах? Тем преуменьшили бы нашу веру и учинили бы ей великую насмешку».[166]
Естественно, Кортес был против инквизиции. И не потому, что не принимал ее целей, – все-таки он был верующим христианином, – а потому что не мог примириться с ее методами и служителями. Позднее, когда произойдет конфликт с вице-королем Мендосой, одной из главных причин разногласий будет учреждение представителем испанского монарха трибунала инквизиции. Пока у власти стоял Кортес, Мексика не знала инквизиции.
Но принимал ли Кортес принципы монархической системы, олицетворенной Карлом V? Эрнандо несомненно чувствовал себя ближе к comuneros и францисканцам Саламанки, чем к этому «европейскому» императору, слабому представителю династии, ни в коей мере не воплощавшей в себе испанский дух. Не стоит превращать Кортеса в политического мыслителя или убежденного антимонархиста, но из его писем ясно видно, что вызывало в нем раздражение: его, солдата с передовой, выводили из себя бюрократия и засилье придворных шаркунов. Для него власть обретала законность в доблести и справедливости, способности правителей устроить жизнь общества в мирное время. Салонные маркизы, завистливые придворные, калифы на час и пустоголовые резонеры ничего не стоили в его глазах, поскольку все они принадлежали к призрачному миру власти, а он, Кортес, держал в своих руках власть реальную.
Дистанция, которую Кортес соблюдал в отношении своей родины, происходила еще и от сознания обратного характера зависимости. В отличие от островов, остававшихся всего лишь крохотными клочками суши, Мексика размерами намного превосходила Испанию. Даже в рамках территории, контролировавшейся ацтеками, Новая Испания по площади и плотности населения в три раза превосходила Кастилию и Арагон вместе взятые. Если принять в расчет всю территорию Центральной Америки, включая ареал майя, то это соотношение составит уже четыре к одному. Неизбежно вставал вопрос: имела ли Испания силы и возможность поглотить страну большую, чем она сама? Надо признать, что все действующие лица тогдашней политической сцены оказались в ситуации столь же неудобной, сколь и неожиданной. Ответ не был очевиден, и в том, что чаша весов перевесит в пользу Испании, еще были все основания сомневаться.
