Казанова служил инквизиции за пятнадцать дукатов в месяц. Но он оказался никчемным шпионом, так и не раскрывшим ничего существенного. В результате, инквизиторы (не полные же дураки там трудились), видя полное отсутствие какой-либо эффективности, лишили его жалованья. Они так и заявили ему:
— Отныне, господин Казанова, вы будете получать оплату сдельно, в соответствии со значимостью каждого из ваших донесений.
Грязная работа тут же потеряла для Казановы экономический смысл. Ирония судьбы: последнее шпионское донесение Казановы помечено 31 октября 1782 года — это была годовщина его побега из Пьомби.
Жить стало совсем тяжело. Денег практически не было, с игрой и с шумными любовными историями было покончено. Похоже, звезда Казановы окончательно закатилась.
В 1779 году умер Марко Дандоло, последний покровитель Казановы, и наш герой лишился средств к существованию. В результате, ему пришлось перебраться жить в район попроще, далекий от пощади Сан-Марко, темный и неприветливый. Там он повстречал некую Франческу Бускини, скромную девушку из народа, жившую со сварливой матерью, младшей сестрой и юным братом в сущей трущобе. Она была белошвейкой, и ей было всего пятнадцать лет.
Франческа выглядела совсем непрезентабельно, но она заботилась о Казанове, приводила в порядок его одежду, следила за его бельем и хорошо умела готовить его любимое лакомство — горячий шоколад.
Как видим, наш «герой неисчислимых любовных битв», наш «божественный наглец», как привыкли называть Казанову его биографы, превратился в пожилого человека, совершенно сломленного жизнью и ничего уже не ждущего от нее. Фактически, он стал паразитом на шее у несчастной Франчески Бускини.
А потом произошло и вовсе непоправимое: Казанова сильно поссорился с неким офицером по имени Карлетти и написал в отместку злой памфлет. Сенатор Карло Гримани, сын Микеле Гримани, бывшего в прошлом любовником матери и покровителем самого Казановы, встал на сторону Карлетти, пребывавшего в Венеции в качестве его гостя. В ответ Казанова в запале стал нападать и на Гримани, а заодно и на других сенаторов. Итогом стал еще один язвительный памфлет, направленный на этот раз против всей венецианской аристократии. Он носил название «Ни любви, ни женщин, или Очищенные конюшни».
Это сочинение получило в Венеции неслыханный резонанс, и Казанова вскоре понял, что сделал непоправимую глупость.
Подумать только, этот жалкий тип, совершивший в жизни столько неблагонравных поступков, вдруг решил создать назидательное произведение! По меньшей мере, лицемерно выглядело его предисловие:
«Эта книга, читатели, — сатира на величайший из всех пороков: гордыню. Целью этой брошюры является показать, как следовать добродетели, которая всегда зависит от уничтожения порока, ибо совершенно уверен, что человек рождается порочным. Гордыня, надменность, безудержное самолюбие, неискренность, низость, трусливое хвастовство — вот пороки, которые я намерен разоблачить. Я представляю их в самом гнусном виде, чтобы влить ненависть к ним в сердца людей; я описываю их яркими красками, чтобы все их возненавидели и бежали от них; я высмеиваю их, чтобы зараженные ими устыдились, постарались от них отделаться и краснели бы, если медлили с их изгнанием из себя. Добродетели, которые я хочу поставить на место этих отвратительных пороков, — невозмутимость, смирение, стремление к истинным достоинствам, справедливость, благочестивая верность соблюдению честных обязательств, доблесть и великодушная умеренность».
В принципе, все это звучит вполне справедливо, но, как говорится, чья бы корова мычала…
Конечно, Казанова потом написал большое письмо, в котором он буквально рассыпался в извинениях, но было уже слишком поздно. Имел место грандиозный скандал, Казанова в очередной раз был вынужден бежать, и ворота Венеции вновь захлопнулись у него за спиной.
«Одно из двух: или я не создан для Венеции, или же она не создана для меня!» — так, стараясь скрыть огорчение и тоску, философствовал потом Казанова.
Глава двадцать вторая
Библиотекарь из замка Дукс
В Теплице задержал меня граф Вальдштайн и отвез в Дукс, где я пребываю поныне и где, должно быть, умру.
Джакомо Казанова
Стоял холодный январь 1783 года, и теперь с любимой Венецией, похоже, было покончено окончательно и бесповоротно. Да, Казанова родился в Венеции, он был неотделим от великого мифа этого удивительного города, но умереть ему придется вдали от него, в Дуксе (ныне Духцов), что в далекой Богемии, неподалеку от Теплице.
Но сначала из Венеции Казанова приехал в Вену. К этому моменту он был беден как церковная мышь и имел не самую лучшую репутацию. Вернее, репутация у него была — хуже некуда. В австрийской столице он помыкался какое-то время, пока не устроился секретарем к венецианскому послу Виченцо Фоскарини, который просто пожалел своего оказавшегося на дне соотечественника. Добрейшей души человек! Благодаря ему жизнь Казановы, казалось, вновь стала налаживаться, ведь он снова начал ходить на балы и появляться в приличном обществе. Однако благородный господин Фоскарини вскоре умер от подагры, и Казанова вновь остался не у дел. И вот тогда-то о его существовании и узнал некий молодой и очень богатый граф. Это был ЙозефКарл-Иммануил фон Вальдштайн, конюший короля.
Граф посочувствовал «герою вчерашних дней» и предложил Казанове… Впрочем, а что он еще мог предложить такому человеку? Это было не Бог весть что — пост обычного библиотекаря в богемском замке графа, который тогда назывался Дукс. Зато с окладом в тысячу гульденов в год, коляской и обслуживанием.
Произошло это в сентябре 1785 года, когда Казанове уже было шестьдесят. По нынешним меркам, не возраст, но в XVIII веке он уже считался стариком, к тому же — изрядно потрепанным жизнью.
Казанова, оставшийся совсем без денег и не имевший никаких других вариантов, не мог не согласиться с этим не самым завидным предложением. Так он стал библиотекарем, и в этом качестве он и провел в заброшенном в далекой провинции замке Дукс четырнадцать последних лет своего пребывания на этом свете.
Впрочем, библиотека была достойна уважения. Она насчитывала сорок тысяч томов, да и сам замок Дукс был по-настоящему роскошен. Но шестидесятилетний Казанова, проживший десяток жизней, лихой авантюрист и романтик с придворными манерами, явно не подходил к этой своей новой должности.
Биограф Казановы Герман Кестен пишет:
«Он был похож на заколдованное существо из сказки, на того воскресшего героя, который раз в неделю, в месяц, в год становится принцем, но выглядит чудовищем. Колдовство начиналось, когда Вальдштайн был в замке, тогда для пиров, охоты и салонных разговоров в замок собирались князья, графы, музыканты, литераторы, иностранцы. Тогда старый авантюрист блистал, почти шести футов ростом, костистый итальянец с широкими жестами, длинной шпагой, поддельными украшениями, элегантными манерами Тальми, навсегда пропавшей в мире любезностью и французской придворной речью, в одеждах с истлевшей элегантностью, с умом, лучащимся, как и у большинства посетителей, с остроумием, равным остроумию лучших гостей, например, дяди Вальдштайна, блистательного князя Шарля де Линя, который принадлежал к умнейшим людям и писателям этого остроумного столетия».
