Съезд ставил задачей «сблизить разрозненные пространством ученые силы». Ему это удалось. Голышев много друзей приобрел на этом съезде и будет потом с ними переписываться и встречаться.
На съезд крестьянина пригласили, но к устроенному в конце его «пиршеству» не позвали. Оно было только «для членов — сильных мира сего». Это задело самолюбие Голышева, но все-таки общее впечатление от съезда было прекрасным.
На съезде Голышев познакомился с нижегородским делегатом Александром Серафимовичем Гациским. Возвращались домой вместе. Оказалось, что обоим по тридцать.
— О, я на две недели вас старше, — смеялся Гацис-кий, — радуясь знакомству с молодым коллегой.
Гациский, так же как Голышев, печатал в своих «Губернских ведомостях» статьи по этнографии и археологии.
— Учеными делами можно нажить только котомку за плечами, — шутил он. — Вы в Нижнем бываете?
— Бываем, на ярмарку ездим.
— Так я живу на Студеной улице, в своем доме, номер восемнадцать, прошу пожаловать.
1869 год, начавшись для Голышева с награды серебряной медалью, принес ему еще множество благодарностей и подарков.
Путешествующему по России цесаревичу Александру Голышеву преподнес на Владимирской станции свои сочинения, и теперь, в благодарность за них, наследник прислал Ивану Александровичу золотые часы и древние шейные панагии с крестом. А брат его, великий князь Алексей, «глубоко сочувствуя постоянным и плодотворным трудам» Голышева «по подъему народной педагогики» и за поднесение «весьма редких лубочных старинных картин и брошюр», изъявил благодарность.
В октябре же пришли во Мстёру сразу две медали Голышевым: отцу и сыну — за их деятельность в обществе православного братства.
ГЛАВА 4 Переезд в новый дом
В июле во дворе пусто, да в поле, на грядках густо. Июль — грозник и сено-зарник, макушка лета.
Запахло и во Мстёре свежим, душистым сеном. Возы с крутыми боками сваливали у ворот, и вся семья, от мала до велика принималась укладывать, утрамбовывать сено в сенники, на сушилах.
И летом, в разгар сельскохозяйственных работ, не останавливались в слободе производства. Потому и справляли во Мстёре сенокос наемными рабочими, крестьянами из окрестных деревень. И в огороде в июле — страда. Полют
гряды, собирают ранние овощи. В какой огород ни загляни, с утра раннего белеют женские головные платки, спозаранку сверкают в бороздах голые пятки ребятишек. Да надо еще и в лес с лукошком сбегать. И уж тянет к вечеру из печи сладким запахом черничного пирога. Всю неделю в трудах праведных, спинушку не разогнешь, сто потов под палящим солнцем спустишь, а в субботу похлещешься в баньке березовым веничком, смоешь недельную тяготу и — бодро тело, весел дух. Открываются сундуки с девичьими нарядами. Выбирают девицы, какое платье надеть.
Когда хорошо работается, хорошо и отдыхается. С восьмого июля, с Казанской, начинались во Мстёре традиционные девичьи гулянья вокруг слободы.
В первый день гулянья положено было надевать платья хоть и новые, но — ситцевые, простенькие. Пусть рассмотрят парни девушек сперва в естественной красоте. На второй праздничный день девицы принаряжаются уже в кисейные платья, потом — в шерстяные. А уж дальше — по достатку — в самые лучшие и дорогие, в шелковые и штофные.
Лишь в конце гуляний допускалось это, по достатку, разнообразие. В первые же дни девушки, а туляли они «артелями», договаривались промеж себя, ка) ая во что оденется, чтобы ни одна не моглг обидеть, затмить своим платьем другую. И каждая боялась оказаться наряднее своих подруг.
Не только парни отправлялись посмотреть на девичьи гулянья, но и вся взрослая и старая Мстёра высыпала на улицы, шла за околицу и рассаживалась, кто где, вдоль прогулочной девичьей тропы.
Девушек и не выпускали даже на гулянье одних. Сопровождала их обычно замужняя женщина, родственница одной из девиц. Бывало, такую «соглядательницу» девушки и специально нанимали.
По шесть — десять девиц, в два-три ряда, молодежные компании фланировали вокруг Мстёры. Впереди, чуть поодаль, чтобы не мешать девичьим разговорам, шла «соглядательница». В первом, почетном, ряду, особенно справа, были места девиц познатней да побогаче, а уж следом шли остальные.
— Ой, гляньте, как девицы Киреевы созрели! — восклицали старшие мстеряне. — А Настасья-то Парамонова, словно маков цвет, расцвела.
И ползли молва да пересуды от скамейки к бугорку, на которых расселись зрители, от взгорка к лавочке.
Девичьи гулянья продолжались до самого Успеньева дня — до пятнадцатого августа.
А у Голышевых в августе — традиционный день офеней. До 850 000 картинок в год выпускало уже их заведение. Восемь человек работали в нем 240–250 дней в году. 182 дома, свыше 300 человек раскрашивали печатные картинки, в основном девочки и девушки от 10 до 20 лет. Большинство картинок Голышев рисовал сам: сюжеты из Ветхого и Нового заветов, аллегорическое изображение праздников, молитв.
— Мне Клариньку с собачкой, уж больно умильная парочка, — просил офеня Матвей Корягин, набирая картинок в дорогу.
Хорошенькая девочка с распущенными волосами и большим бантом гладила собачку. Любили крестьяне украшать стены такими головками. Эта картинка шла в паре с «Добрым товарищем»: в узорчатой рамочке — мальчик, похожий на ангелочка, сидел с кошкой.
В этой же серии Голышевы выпускали «Маленькое семейство» — тоже в цветастой рамочке, ребенок и крольчиха с крольчатами. И еще сдвоенная картинка подобного рода: юный наездник с луком на кудрявом коне и «забавный ездок» — отрок, едущий на козе.
Лучше всего расходились картинки религиозного содержания: «Николай Чудотворец», «Иисус поразил антихриста», изображение церкви Христовой в виде корабля, плывущего по морю, где его преследуют еретики, «Великомученица Параскева-пятница», изображения святых угодников. По-прежнему в огромном количестве расходились картинки-портреты царей и императоров, сказки и былины. Эти картинки шли из года в год в первоначальном виде, не перерисовывались, а расходились сотнями
тысяч.
Иван Александрович выпускал и потешно-сатирические картинки, и мистико-развлекательные, типа «Магическая стрела, или Вернейшее гадание на картах». Это уже была маленькая книжица, отпечатанная тем же способом, что и картинки, и особым образом сложенная. Или «Ступени человеческого века»: «В 10 лет — дитя, 20 лет — юноша, 30 лет — муж, 40 лет — деловой человек, 50 лет — спокойствие, 60 — приближение старости, 70 — старик, 80 —хворый, 90 — труд и болезнь, 100 — особая милость божия».
Народу нравились такие незамысловатые книжонки. И наконец — гадальные книжки. Тут уж пожелания-предсказания были на любой вкус: шестерка бубновая — веселая дорога, восьмерка — получите известие, которое вас обрадует… И уж как игра: «возьми зерно, брось в середину сияющего круга с числами, на какое число упадет зерно, то под тем же числом читай ответ».
