В конце концов у Андрея возникло нечто вроде мании преследования; он боялся, что его могут похитить и вернуть в СССР.
Говорит близкий друг Андрея режиссер Норман Моццато:
Лариса тоже участвовала в этом психозе. Однажды он сказал нам с женой:
– Все кончено, скоро они меня заберут. Мы уже не можем жить в Сан-Грегорио. Если мы туда вернемся, нас похитят, и никто не будет знать об этом.
Был случай, когда Андрей и Лариса приехали к нам внезапно, ужасно напуганные, потому что встретили какого-то подозрительного человека. В какой-то период Андрей чуть ли не в каждом втором подозревал советского агента. Он понимал, что, возможно, страхи его не совсем обоснованны и старался бороться со своей подозрительностью.
Но так ли уж беспочвенны были опасения Андрея? Он ведь знал о загадочной смерти во Франции Александра Галича, которая произошла якобы из-за неосторожного обращения с телевизором (!). В период гласности стало известно, что КГБ был причастен к убийству в Лондоне болгарского диссидента Георгия Маркова. Существуют свидетельства, что в августе 1971 года агенты КГБ пытались отравить Александра Солженицына с помощью растительного яда. Ну а современные истории вроде дела Александра Литвиненко можно даже не комментировать.
В 1992 году в российской печати были опубликованы фрагменты из текущих отчетов 5-го Управления КГБ СССР (ныне ФСБ РФ) периода 1980-х годов. Из них явствует, что в 1984 году на Андрея Тарковского было заведено дело оперативной разработки (ДОР) «Паяц»[68] с окраской «Измена Родине в форме отказа возвратиться из-за границы и оказание иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против СССР» (Фонд 6, опись 5/16, дело Ф-175, т. 1, с. 11). Так что работу против Тарковского советская госбезопасность несомненно вела. Вопрос только в том, ограничивалась ли эта работа одним лишь наблюдением. Вероятно, именно КГБ «подсказал» Ермашу идею попросить Арсения написать письмо сыну с просьбой о возвращении.
Быть может, КГБ и не планировал репрессивные акции против Андрея, но вероятность их, учитывая маразматичность дряхлевшего советского режима, все же существовала, и потому меры предосторожности, принимавшиеся режиссером, вряд ли были лишними.
Готовясь к самому худшему, Андрей Тарковский на всякий случай написал завещание, экземпляр которого сохранился у Франко Терилли. Оригинал написан на итальянском; приводим его в переводе.
ЗАВЕЩАНИЕ
Я, Андрей Тарковский, хочу заявить следующее. Устанавливаю наследницей всего моего имущества свою жену Ларису Тарковскую-Егоркину, с обязанностью оставить в банке 70 % всех наличных и пользоваться только процентами. Только в случае необходимости она воспользуется этой суммой, следуя советам г. Франко Терилли, проживающего в Риме, улица Санта Мария делла Сьеренца и г. Андрея Яблонского, проживающего в Париже, улица де Собле. Оставляю своей жене все права на мои фильмы, статьи и все мое художественное творчество. Назначаю г. Франко Терилли душеприказчиком этого завещания.
Плохой ли, хороший, но выбор был сделан. Андрей Тарковский, подобно герою своего последнего фильма пожертвовал родным домом, но во имя чего… Возможности творить? Да, конечно. Он словно предчувствовал, как краток срок, отпущенный судьбой, и работал неистово. За несколько лет работы на Западе сняты художественные фильмы «Ностальгия» и «Жертвоприношение», документальная лента «Время путешествия», поставлена опера «Борис Годунов», закончена книга размышлений об искусстве кино «Запечатленное время» (написана при участии Ольги Сурковой).
Сделано много, очень много, но работа не была для Андрея самоцелью. Это было средство, чтобы спасти мир. «Третья мировая война уже началась, человечество готовит свою гибель», – не раз говорил он кинооператору Франко Терилли, одному из самых близких друзей. Немало размышлял об этом Тарковский и в полуторачасовом документальном фильмемонологе, снятом в 1984 году итальянским режиссером Донателлой Баливо:
Почему мы изучаем космос, когда почти ничего не знаем о самих себе? Это говорит только о том, к каким результатам человечество пришло в результате научного прогресса. Мы можем оценить это в дурном или в хорошем смысле слова. Но мне кажется, что научная проблема не зависит от человека. Поэтому говорить, что хорошо, что плохо, – невозможно. Единственно, что можно сказать, что в результате исторического прогресса возник страшный конфликт между духовным развитием человека и материальным, научным прогрессом. Мне кажется, драматизм нашего времени заключается в том, что мы находимся в разрыве, в конфликте между духовным и материальным. В этом и есть причина, которая привела к нынешнему положению в нашей цивилизации – драматическому и, я бы сказал, трагическому положению, поскольку мы стоим на грани атомного уничтожения, в результате именно этого разрыва… Мне кажется, что Галилей и Эйнштейн в чем-то ошибались. Знания о жизни нам счастья не прибавляют…
Верил ли Андрей, подобно Достоевскому, что мир спасет красота? Скажем, в «Андрее Рублеве» мы видим, как рядом сосуществуют высокая духовность, великая красота искусства и – предательство, жестокость, убийства. Тарковский предлагает парадоксальный ответ: красота возникает не вопреки, а благодаря несовершенству жизни.
Сам режиссер формулировал это так:
По-моему, искусство существует только потому, что мир плохо устроен. И вот именно об этом рассказывается в моем «Рублеве». Поиски гармонии, поиски смысла жизни, как он выражается, в гармонических соотношениях между людьми, между искусством и жизнью, между сегодняшним временем и историей прежних веков – этому, собственно, и посвящена моя картина.
И еще:
Прежде, чем строить концепцию, в частности, взгляда на искусство, надо ответить на другой вопрос, гораздо более важный и общий: в чем смысл человеческого существования? Мне кажется, мы должны использовать наше пребывание на земле, чтобы духовно возвыситься. А это означает, что искусство должно помочь нам в этом…
Свой дом
Сан-Грегорио. 1984-1985
Мы уже упоминали, что Андрей Тарковский не рассчитывал на беспроблемное существование на Западе. Он не раз говорил, иногда, возможно, кокетничая или бравируя своей «оппозиционностью», что художник всегда испытывает давление извне, и что если создать идеальные, стерильные условия для художника, то работа его не состоится.
Но когда Андрей решил остаться на Западе, помимо проблем творческих, профессиональных, возникли проблемы и иного плана, главной среди которых был выбор места жительства.
