Моя работа вышла удачной, и Виктор Михайлович по поводу ее не предложил никаких изменений. Опасаясь, что дело с напечатанием книжки может затянуться, я предложила Ульянову взять у меня столько денег, сколько понадобится, и напечатать книгу на мой счет. 1000 экземпляров обошлись в триста с чем-то рублей, и книга печаталась в какой-то легальной типографии. Теперь эта книжка под заглавием: «Памяти Фрумкиной и Бердягина» составляет библиографическую редкость; один экземпляр ее передан мной в московский Музей Революции.
Глава двадцать девятая
Ф. В. Волховский
В мою бытность в Финляндии издательство с.-р. шло в крупных размерах. Центральный Комитет в целом, представляя идейный центр, развивал свое влияние главным образом путем печатного слова. Он вел партийный орган; Гершуни, Чернов, Ракитников и Авксентьев несли в нем главную литературную работу и руководили издательством всей литературы, выходившей под маркой центра. В Выборге существовала своя типография и делались матрицы, а печатание происходило в Петербурге, в котором легальные типографии находились еще под тем слабым надзором, который был одним из приобретений революционного периода 1905–1906 гг., когда владельцы легальных типографий шли навстречу партиям и за деньги исполняли их заказы, умея ловко предупреждать и вовремя удалять и скрывать нелегальные произведения.
По данным, вероятно, совершенно недостаточным, расходы на литературу при центре равнялись в 1907 г. 60 тысячам рублей. В начале года издавались «Партийные Известия»; с июля партийным органом стало «Знамя Труда». Для крестьян издавались «Земля и Воля» и «Листок Земли и Воли». Издававшаяся с 1906 г. «Солдатская Газета» продолжала выходить под названием «За Народ», а «Военный Союз» — под названием «Народная Армия». Кроме того, существовал орган под названием «Всероссийский Офицерский Союз», находившийся под влиянием с.-р. По поводу текущих событий политической и революционной жизни издавались прокламации, письма и брошюры. О размерах центрального издательства можно судить по конфискациям складов, происходившим несколько позже — в 1908 г.; так, в мае в читальне женского медицинского института было взято 10 пудов литературы; на Забалканском проспекте в складе Петербургского комитета, получившего литературу от Ц. К., конфисковано около 200 пудов. На Невском проспекте (№ 88) — 150 пудов, и на задержанной подводе, увозившей тюки из этого склада, 60 пудов, а в июне в Малаховке, под Москвой, у книгоиздателя Мягкова арестовано 1500 пудов нелегальной литературы союза издателей социал-демократов и социалистов-революционеров. Провинция по отношению к издательству не отставала от центра: в 1907 г. полиция арестовала 31 провинциальную типографию!
Итак, газеты и брошюры издавались во множестве; тиражи некоторых изданий были громадны (до 60 тыс. экз.); распространение шло в обширных размерах, и все же в складах, как видно из приведенных цифр, конечно, неполных, оставались большие запасы. Между тем, из провинции в 1907 г. шли жалобы на отсутствие литературы. В декабрьском номере «Знамени Труда», в статье лица, объезжавшего Поволжье, наряду с описанием печального состояния местных организаций, претерпевших разгромы и еле-еле начинавших налаживать работу (Саратов, Самара, Казань, Симбирск, Тамбов, Пенза), относительно литературы отмечено повсюду почти полное отсутствие ее. О некоторых городах сказано категорически: «литературы нет» (Тамбов), что, конечно, указывало на происшедшие опустошения.
Среди лиц участвовавших в с.-р. изданиях, кроме А. Гуковского и Энгельгардта, выдающееся положение занимал Феликс Вадимович Волховский, человек, всю свою долгую жизнь отдававшийся делу революции. Бывший нечаевец 1870-71 гг., оправданный по суду, а потом крупный чайковец, около которого в Одессе сосредоточивалась целая группа тогдашних пропагандистов, — между другими был и Желябов, — Волховский являлся центральной личностью на юге, как человек с цельным миросозерцанием и большей зрелостью мысли, чем окружающая молодежь. Участник «процесса 193-х», сосланный в 1878 г. после процесса в Томск, он по внешности уже во время дознания казался стариком. Мне случилось тогда на несколько минут увидеть его на площадке у лестницы в Доме предварительного заключения. Я выходила из камеры Н. Морозова, с которым прокурор Гогоберидзе дал мне свидание в его камере, наедине, а на площадке, которая вела с лестницы, стояла группа: Любовь Ив. Сердюкова, Купреянов, Волховский и еще кто-то. Любовь Ивановна крикнула: «Феликс, вот Верочка!» В арестантском халате, сгорбленный, с очень некрасивым, желтым лицом, с седыми волосами, он был настоящим призраком с того света. Я была поражена — в первый раз в жизни я видела человека, заморенного тюремным заключением, которое до тех пор было для меня пустым звуком. Купреянов, чайковец, человек, по отзывам товарищей, очень способный, был тоже в халате, имел желтое, одутловатое, болезненное лицо; после суда он вскоре умер, отравившись, как говорили, настоем табака.
К сожалению, о такой выдающейся личности, как Волховский, в революционной литературе почти нет материала, и, насколько знаю, он не оставил после себя никаких воспоминаний. Между тем он жил долго, и вся его долгая жизнь, — в России ли, в Англии ли, — была посвящена революционной деятельности. В ссылке он женился на А. Хоржевской, моей подруге по университету и участнице «процесса 50-ти». Первой женой его была Антонова, которую мне характеризовали как очень умную и энергичную революционерку. В 1874 г. я видела ее мельком в Женеве эмигранткой и тяжело больной, а затем она умерла в Италии на попечении Кравчинского. Когда Феликс содержался в Москве под стражей, Антонова вместе со Всеволодом Лопатиным задумала освободить его. Предполагалось сделать это в то время, когда Феликса будут вести пешком по улице под конвоем в баню (или на допрос): он должен был вскочить в сани, проезжавшие мимо; в них сидела Антонова, а В. Лопатин находился вблизи, чтобы в случае нужды оказать помощь. Попытка была неудачна. Волховскому вскочить в сани не удалось; Антонова не была задержана, но Лопатин, вступивший в схватку с конвойными, был арестован, и его судили по «процессу 193-х». В ссылке Волховский все время занимался литературной работой в сибирских газетах, затем бежал через Америку в Англию, где и оставался до революции 1905 г. О его деятельности там в смысле завоевания английского общественного мнения в пользу русского революционного движения я уже говорила в главе о Чайковском, с которым он работал в Англии рука об руку. В 1905 г. в Финляндии Волховский являлся активным членом партии с.-р., он особенно увлекался деятельностью среди военных, был тесно связан с группой «Военно-организационного бюро»; редактировал и сотрудничал в газетах: «За Народ», «Народная Армия», предназначенных для пропаганды среди военных — солдат и офицеров. После разгрома группы «Военно-организационного бюро» он уехал из Выборга и вернулся в Англию, где я виделась с ним во время конференции с.-р. в Лондоне в 1908 г., а потом после дела Азефа — в 1909 г., когда он был слабый, больной и одинокий. Однако, по словам с.-р. того времени, в 1911 и 12 гг., как писатель и редактор, он принимал самое деятельное участие в заграничных партийных изданиях: «Знамя Труда», «За Народ». Приезжая для этого из Лондона в Париж, он поражал товарищей своею работоспособностью, неослабевающей энергией и чрезвычайной аккуратностью — уже на него-то всегда можно было положиться. До глубокой старости он воплощал девиз: Ein Mann — ein Wort.
