Смердящая орда полуграмотных «пролетариев», ненавистных Булгакову, заняла место хозяев жизни со своим самогоном, тараканами, невежеством и беспробудным пьянством.
На самом деле детище Пигита существует до сих пор. Но его превращение в Рабкоммуну приравнивалось Булгаковым к гибели.
В этом доме прожил Булгаков четыре года, сюда прислал героев «Мастера и Маргариты».
«Надо сказать, что квартира эта — № 50 — давно уже пользовалась если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией. Еще два года назад владелицей ее была вдова ювелира де Фурже (…) Анна Францевна три комнаты из пяти сдавала жильцам (…)
И вот два года тому назад начались в квартире необъяснимые происшествия: из этой квартиры л юди начали бесследно исчезать (…)
Как бы то ни было, квартира простояла пустой и запечатанной только неделю, а затем в нее вселились — покойный Берлиоз с супругой и этот самый Степа, тоже с супругой. Совершенно естественно, что, как только они попали в окаянную квартиру, и у них началось черт знает что».
«Маргарита со своим провожатым уже была у дверей квартиры № 350. Звонить не стали. Азазелло бесшумно открыл дверь своим ключом.
Первое, что поразило Маргариту, это тьма, в которую она попала (…) тут стали подниматься по каким-то широким ступеням, и Маргарите стало казаться, что и конца им не будет. Ее поразило, что в передней обыкновенной московской квартиры может поместиться эта необыкновенная невидимая, но хорошо ощущаемая бесконечная лестница (…), но самое поразительное — размеры этого помещения. Каким об разом все это может втиснуться в московскую квартиру?»
Фантазии Булгакову удалось вместить в квартиру № 50 не только преисподнюю, но и американское посольство, из приема в котором он вынес впечатления, вполне сгодившиеся для бала Боланда.
Торгсин — до дома 54,
угловой с Садовым кольцом. (Позже — «Смоленский» гастроном № 2. Гастроном № 1
— Елисеевский).Весь первый этаж этого дома в 1933–1936 годах занимал крупнейший московский Торгсин.
«Примерно через четверть часа после начала пожара на Садовой, у зеркальных дверей торгсина на Смоленском рынке появился длинный гражданин в клетчатом костюме и с ним черный крупный кот.
Ловко извиваясь среди прохожих, гражданин открыл наружную дверь магазина. Но тут маленький, костлявый и крайне недоброжелательный швейцар преградил ему путь и раздраженно сказал:
— С котами нельзя.
— Я извиняюсь, — задребезжал длинный и п{гиложил узловатую руку к уху, как тугоухий, — с котами, вы говорите? А где же вы видите кота?
Швейцар выпучил глаза, и было отчего: никакого кота у ног гражданина уже не оказалось, а из-за плеча его вместо этого уже высовывался и порывался в магазин толстяк в рваной кепке, действительно, немного смахивающий рожей на кота. В руках у толстяка имелся примус.
Эта парочка посетителей почему-то не поправилась швейцару-мизантропу.
— У нас только на валюту, — прохрипел он, раздраженно глядя из-под лохматых, как бы молью изъеденных, сивых бpoвей.
— Дорогой мой, — задребезжал длинный, сверкая глазом из разбитого пенсне, — а откуда вам известно, что у меня ее нет? Вы судите по костюму? Никогда не делайте этого, драгоценнейший страж! Вы можете ошибиться, и притом весьма крупно. Перечтите еще раз хотя бы историю знаменитого калифа Гарун-аль-Рашида. Но в данном случае, откидывая эту историю временно в сторону, я хочу сказать вам, что я нажалуюсь на вас заведующему и порасскажу ему о вас таких вещей, что не пришлось бы вам покинуть ваш пост между сверкающими зеркальными дверями.
— У меня, может быть, полный примус валюты, — запальчиво встрял в разговор и котообразный толстяк, так и прущий в магазин. Сзади уже напирала и сердилась публика. С ненавистью и сомнением глядя на диковинную парочку, швейцар посторонился, и наши знакомые, Коровьев и Бегемот, очутились в магазине».
Здесь же имеется и описание торгсиновского богатства: «Сотни штук ситцу богатейших расцветок виднелись в полочных клетках. За ними громоздились миткали и шифоны и сукна фабричные. В перспективу уходили целые ш табеля коробок с обувью, и несколько гражданок сидели на низеньких стульчиках, имея правую ногу в старой, потрепанной туфле, а левую — в новой сверкающей лодочке, которою они и топали озабоченно в коврик. Где-то в глубине за углом пели и играли патефоны».
А посетители Торгсина выглядели таким образом: «Низенький, совершенно квадратный человек, бритый до синевы, в роговых очках, в новешенькой шляпе, не измятой и без подтеков на ленте, в сиреневом пальто и лайковых рыжих перчатках стоял у прилавка и что-то повелительно мычал. Продавец в чистом белом халате и синей шапочке обслуживал сиреневого клиента. Острейшим ножом… он снимал с жирной плачущей розовой лососины ее похожую на змеиную с серебристым отливом шкуру».
Дом появился лишь после Октябрьской революции. Да и то не сразу — его строили с 1928 по 1933 год. Соавторы-архитекторы В. Маят и В. Олтаржевский формально придерживались модных в то время черт конструктивизма. Однако же мода была на исходе, и новый дом вышел не слишком похожим на знаменитые рабочие клубы-трансформеры.
Первый этаж арбатского дома отдали под крупнейший московский Торгсин.
Слово «торгсин» было официальным сокращением от целого предложения — торговля с иностранцами. Те иностранцы, приезжающие в наше государство по делам или по туристическому и одновременно идеологическому приглашению, могли приобрести в Торгсине привычное для своего образа жизни продовольствие и прочие товары. Впрочем, встречались тут и наши соотечественники. Схема была такая: человек сдает в Торгсине драгоценности, получает боны и на эти боны покупает вожделенный продуктовый и непродуктовый дефицит. А драгоценности идут на нужды индустриализации — например, на покупку станков.
Именно это имели в виду авторы популярной в то время пародии на стихи Александра Сергеевича Пушкина:
«У Лукоморья дуб срубили,
Златую цепь в Торгсин снесли,
Кота в котлеты изрубили…»
Вскоре, однако же, Торгсин вышел из моды и закрылся. На его месте образован был общедоступный, но отнюдь не худший продуктовый магазин. Потомок известного рода промышленников Баташовых А.Н.Баташов вспоминал: «В Москву я попал четырех лет от роду… в 1938 году… В гастрономе на Смоленской на вбитом в потолок крюке висела рыба, хвост которой лежал на полу; в молочном отделе продавалось кофейное молоко — от бурых коровок, как мне объяснили».
