Ознакомительная версия.
Упоминаемый в дедовых заметках Б. Д. Греков — дальний родственник Саши Данилевского. У Софьи Николаевны (его бабушки) был брат, жена которого после его кончины вышла вторично замуж за известного советского историка Бориса Дмитриевича Грекова. Тамара Михайловна и Борис Дмитриевич пригласили семнадцатилетнего Александра в Ленинград для продолжения образования. В семье Грековых он и жил вплоть до самой войны.
Мой дед — один из тех, кто закладывал фундамент российской африканистики и кого по праву можно назвать ее достойным представителем. Пришел он в науку перед самой войной, окончив Ленинградский университет в 1939 году. Трудно об этом говорить сейчас, но мне кажется, что в характере моего деда была очень яркая авантюрная жилка. Мама мне рассказывала, что внешне он был очень спокойным и уравновешенным, любил долгие вечерние разговоры с ней. У него было не очень много друзей, но это были настоящие друзья. Врагов или недоброжелателей у него не было. Судя по фотографиям, он был очень красив не только в молодости, но и к концу жизни. Свою работу этнографа-африканиста он выполнял по-мужицки добросовестно, как выполнял бы любую другую работу. Первый его труд назывался «Восстание махдистов в Судане» и был издан в 1950 году, а последний фундаментальный труд — «История Судана» — в 1968-м. Ему удалось побывать в Судане, Гане, Сомали, Египте. Представить себе, что он был в Африке среди первых! Это сейчас все границы открыты, а тогда…
Бабушка всю жизнь вспоминала своего Сережу с глубокой любовью и печалью о его безвременном уходе из жизни. Ему было всего 59 лет. Он был любящим и заботливым отцом моей маме и отчимом ее сестре. На юбилейную дату в память о совместном детстве мама подарила своей сестре собаку, породы сеттер-гордон, очень похожую на любимца Сергея Руфовича — пса Дея, с которым тот обожал ходить на охоту. Спустя тридцать лет после смерти деда его бывший аспирант из Судана Юсуф, оказавшийся в составе делегации в Москве, рассказал маме об одной из встреч с Сергеем Руфовичем в их доме перед защитой кандидатской диссертации. Совсем уже старый, Дей лежал у ног своего хозяина. «Меня не станет через год после того, как умрет Дей», — Юсуф передал маме слова своего научного руководителя. Так это и случилось. Что это? Предчувствие или совпадение? Пути Господни неисповедимы. К счастью, остались дедушкины книги, письма и многочисленные фотографии, с которых на меня смотрит дорогой мне человек.
Одна из последних фотографий деда, 1964
Т. Ю. Головенко
Концерт для кларнета с оркестром
«…И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, — думал он, — связано с настоящим непрерывной цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой».
А. П. Чехов «Студент
»Когда я слышу слово «дедушка», то оживают лучшие детские воспоминания. В первой половине моей жизни именно дедушка, Леонид Викторович Радушкевич (деда Леля), был главным авторитетом, последней инстанцией в решении трудных вопросов. До сих пор у нас в семье звучит формула: «Дедушка бы сказал по этому поводу…» или «Дедушка бы это не одобрил».
Как становятся дедушкой? Достаточно ли для этого пройти обычный путь возмужания, рождения детей, их воспитания и, наконец, появления на свет внуков? Или нужен какой-то особый таинственный «дедушкин» талант? Или склад характера? Или особенная судьба? Видимо, это непредсказуемо: станет ли данный мальчик хорошим дедом или нет. За жизнь мужчина меняет множество ипостасей — он чей-то сын, чей-то возлюбленный, чей-то муж, чей-то начальник или чей-то подчиненный, чей-то зять, чей-то отец и, наконец, чей-то дедушка. В какой из этих «ролей» он наилучшим образом проявит себя? Предвидеть, каким дедушкой станет мальчик, невозможно. В день рождения близкие, уподобившись феям из сказки, пожелают ему чего угодно в жизни, но никто не скажет так: «Желаю тебе стать хорошим дедушкой!» А между тем возможность увидеть «детей детей своих», быть «патриархом» семьи с ветхозаветных времен считалась идеалом счастья.
В. И. Радушкевич, студент Московского университета
Виктор Иосифович Радушкевич (1878–1908)
Гилярий Клементьевич Радушкевич (1845–1900)
Нина Петровна Радушкевич (урожд. Петина)
Мой дедушка Леонид Викторович Радушкевич родился 7 декабря 1900 года в Москве. Отец его Виктор Иосифович Радушкевич (1878–1908), сын польского дворянина, сосланного в Сибирь за участие в восстании 1863 года. Рано осиротев, он заменил отца своим братьям и сестре, еще гимназистом зарабатывая деньги репетиторством, потом окончил Московский университет, уехал в Рязань, где стал основателем одной из лучших гимназий. У него был «богатый дядя» Гилярий Клементьевич Радушкевич, статский советник и врач города Вильно, с которым мой прадед имел переписку и от которого после его смерти осталось маленькое наследство в виде предметов быта и семейных реликвий, например хрустальная печать с фамильным гербом. Виктор Иосифович рано женился, но в 30-летнем возрасте умер от чахотки, оставив после себя троих маленьких детей и благодарную память в сердцах многих людей, знавших его. Его жена, Нина Петровна Петина (1881–1967), была образованной и яркой женщиной; ей суждено было прожить очень долгую и нелегкую жизнь, пережить двух мужей, похоронить троих из пяти детей и стать очевидицей многих трагических для России исторических событий. Леонид, мой дедушка, был старшим в семье, с детства имел склонность к образованию и искусству, хорошо учился в школе, позднее окончил физико-математический факультет Московского университета, всю жизнь занимался физикой, стал профессором, автором многочисленных научных работ и учебников. Юность моего деда, совпавшая с революцией и Гражданской войной, не была омрачена потерями и была интересной и вполне мирной: с литератур — ным кружком в Рязани, с домашними театральными постановками, с первыми научными опытами. Еще в Рязани он познакомился и вскоре женился на Надежде Ивановне Серапионовой, девушке очень красивой, обладавшей живым и сильным характером. Надежда Ивановна родом была из села Порецкое на Волге, из крепкой и здоровой деревенской семьи, в те годы она училась в Рязанском педагогическом институте. Поженившись, они стали жить в Москве, где у них родилось трое детей: Ира, Зоя (моя мама) и Володя, семья шла «в гору», поскольку дедушка стал военным и служил в Военно-химической академии; карьера его как ученого и военного неуклонно развивалась. Перед войной ему дали квартиру в новом доме на улице Госпитальный вал. Однако времена были страшные — Советская власть как танк проехала и по его семье. Первым пострадал его отчим, бывший штабс-капитан М. И. Щербаков, он был расстрелян за дружбу со священником (до революции он был старостой одной из рязанских церквей, водил туда своего пасынка, и тот даже пел в церковном хоре). Нина Петровна осталась одна c детьми. В 1937 году был сослан в лагерь и вскоре расстрелян ее второй сын, Виктор Викторович Радушкевич. Судьба Леонида Викторовича висела на волоске от гибели. Научная работа, которой он занимался, была секретной, поскольку относилась к области химической защиты. В партию он не вступал, на компромиссы не шел, высказывался часто прямо и недипломатично. Подчиняясь правилам той жизни, он, конечно, скрывал свое дворянское происхождение, однако не расстался с семейными реликвиями, составившими основу этих записок. В общем, было, как говорится, за что сажать. В доме каждую ночь кого-нибудь «уводили», и моя бабушка Надежда Ивановна, беременная третьим ребенком, в страхе припадала ухом к входной двери, чтобы убедиться, что идут не к ним. В шкафу, как и у многих тогда людей, лежал приготовленный узелок с вещами. То, что дедушка остался цел, — настоящее чудо, поскольку даже его значимость как ученого не смогла бы защитить его, так как существовали «шарашки» — лагеря, где трудились заключенные — научные работники. Итак, семья жила и даже благоденствовала: дети учились, летом отдыхали на даче, зимой ходили в театры. Леонид Викторович был замечательным отцом, он воспитывал своих детей, применяя самые верные для этого способы: собственный пример и свойственное ему по-детски восторженное отношение к литературе, театру, музыке. Это происходило ежедневно и обыденно. Он просто сидел за письменным столом и работал, но все домочадцы с благоговением к этому относились, а дети утихали на время. Или к нему приходили его коллеги и часами вели научные разговоры, по поводу которых нянька Анюта говорила так: «Опять весь день говорили: нергия-ток, нергия-ток…» (энергия, ток). Или летом на даче он брал дочку (мою маленькую маму) за руку и гулял часами, необыкновенно интересно рассказывая ей о природе, ловил ужика и объяснял, чем он отличается от гадюки, научил детей коллекционировать бабочек. Маленькая Зоя так привыкла к этому, что однажды, увидев на горизонте пасущееся стадо коров, закричала: «Папа, памай стадо!» Весной дедушка отправлялся с детьми в Измайловский лес, находил лужу и с самым серьезным к этому отношением вылавливал лягушачью икру, потом дома с энтузиазмом наблюдал превращение икринок в головастиков и лягушат. Каждое воскресенье всю свою жизнь Леонид Викторович ходил в Дом ученых играть в оркестре на кларнете, часто с ним в оркестровой яме сидела дочка, «впитывая» в себя музыкальный дух. Наконец, вечерами семья наслаждалась чтением вслух рассказов А. П. Чехова, где ярко проявлялся и артистический дедушкин талант.
Ознакомительная версия.
