Подобным образом со времен «Пересмотра», а особенно после распада Советского Союза, кубинское руководство намеревалось сократить диалоги с Октябрьской революцией в пользу первоначальности происхождения кубинской революции, ее латиноамериканских связей[243]. Предыдущий поток статей о братских связях с Восточной Европой и Советским Союзом способствовал появлению столбцов о современной Латинской Америке и о героях латиноамериканской и кубинской независимости. Социализм стал синонимом особой природы кубинского эксперимента, хотя кубинские лидеры продолжали использовать риторику марксизма-ленинизма. Работы Че Гевары по жестокой критике советского ревизионизма были снова выдвинуты Кастро. «Мое восхищение и симпатия к Че возросли, — сказал Кастро в интервью в 1992 году, — после того, как я увидел все происходящее в социалистическом лагере, так как он был твердо против методов построения социализма с использованием категорий капитализма»[244]. На выборах в Национальное Собрание в феврале 1993 г. Кастро выставил себя как кандидата от избирательного округа подножия Сьерра-Маэстры, которое включает некоторые пригородные районы Сантьяго; это был символический жест, помогающий вызвать в памяти первые дни Революции. Рядом с тяжеловесной догмой советского социализма Кастро вновь использовал призыв Че Гевары к справедливости и равенству, как основным категориям Революции. Таким образом, в последний год своего лидерства Кастро обратился к ранним ценностям Революции, существовавшим до принятия марксизма-ленинизма.
Продолжающаяся популярность Кастро среди кубинцев опиралась, помимо всего, на его призыв к осажденному национализму. Победа демократов на выборах в США в 1992 году не уменьшила американского наступления на Кубу, несмотря на оптимизм Кастро насчет намерений Билла Клинтона[245].
Кубинский демократический акт (или поправка Торичелли) в ноябре 1992 года, дающий президенту США право на запрет всех субсидий в страны «третьего мира», торгующих с Кубой, был выдвинут демократами и поддержан самим Клинтоном, хотя ООН дважды проголосовала с преобладающим большинством против эмбарго США на кубинскую торговлю. Требование Кастро еще больших жертв от кубинского народа может быть оправдано «блокадой» Кубы и политической централизацией, узаконенной сознанием осады. Такие же чувства незащищенности привели к созданию в 1991 году наблюдательных отрядов, или «отрядов быстрого реагирования», из добровольцев, чтобы сопротивляться потенциальной силе. Часто их использовали против беспокойных представителей кубинских организаций по правам человека или индивидуалов, требующих политической реформы.
После распада Советского Союза большинство некубинских комментаторов уверенно предсказывали близкое разрушение режима Кастро. Но его продолжающееся выживание до середины 90-х гг. не следовало бы воспринимать как чудо. На Кубе не было организованной оппозиции режиму, так как она была запрещена, и любая попытка коллективной критики его режима жестоко подавлялась. Армия оставалась самой могущественной организацией на Кубе, и верность высшего эшелона офицеров Кастро была несомненна. Цена несогласия с руководством была высокой, среди обвинений против генерала Очоа на суде в 1989 году говорилось, что он проявил признаки «популизма», хотя не существовало очевидных доказательств, что он имел какую-либо общественную поддержку. Кастро всегда осторожно сохранял равновесие между различными «семьями» режима, чтобы обеспечить единство и предупредить любой вызов режиму. По с дальнейшим ухудшением условий жизни на Кубе политическая ситуация стала более изменчивой. К середине 90-х гг. Революция Кастро до сих нор испытывала колебания.
Глава 10
НОСТАЛЬГИЯ ПО ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ЖЕЛАНИЯМ
У этой книги не может быть заключительной главы. Пока Кастро бодр и энергичен, именно он, а не его биографы, скажет последнее слово. Несмотря на все проблемы, с которыми ему пришлось столкнуться после распада Советского Союза, он остается бессменным лидером кубинского государства. С любой точки зрения, его выживание — это необычайный подвиг. Несмотря на непоколебимую враждебность со стороны самой могущественной страны мира, расположенной менее чем в 90 милях от Кубы (или в 90 миллиметрах, как в шутку сказал Кастро), его режим остался на плаву и проводил политику, игнорирующую Вашингтон. Он достиг степени развития социальной инфраструктуры, превосходящей ту, что имелась в большинстве стран Латинской Америки. Эти успехи в большой мере были обязаны способности Кастро выдавливать созидательную энергию миллионов кубинцев на защиту столетнего стремления к национальной независимости. Однако, будучи у власти больше тридцати пяти лет, Кастро до сих пор далек как никогда от достижения утопических целей, поставленных в программе Монкада и в хмельные дни революционного триумфа. Куба не смогла разрушить свою экономическую зависимость и теперь балансирует на краю экономического бедствия.
Кубинская революция была подлинным ответом на проблемы слаборазвитости и неоколониальной зависимости, националистических элит, извлеченных, главным образом, из среднего класса и имеющих общественные ярлыки; революция являлась неотъемлемой частью волны антиколониальной борьбы в странах «третьего мира» в послевоенный период под руководством недовольных или не имеющих избирательных прав членов образованного городского среднего класса, например, Насера, Нкрумы, Ньерере и Бен Беллы. Как и ка Кубе, ведущей силой этих движений была необходимость достижения как экономической, так и национальной независимости через модернизацию. Так как многие лидеры вышли из класса, тесно связанного с государством (например, военные офицеры или юристы), новый режим стремился видеть в государстве основной инструмент для преобразований общества. Для того чтобы свергну ib колониальные или неоколониальные режимы, новой элите приходилось мобилизовывать общественные массы вокруг программы социальной реформы и национального самоутверждения. Политическая и экономическая централизация той или иной степени во многих случаях была неизбежна из-за внутренних противоречий или внешнего давления, например со стороны экс-колониальных держав. Давление подобного рода часто приводило к присоединению к советскому блоку. Таким образом, централизованное государство, более или менее национализированная экономика и общественная база стали признаком многих постколониальных правительств, и из-за этого внешнего сходства с социализмом доктрины, на которых они основывались, были названы социалистическими, в то время как фактически главное их вдохновение носило местный характер; отсюда возникновение исламского или африканского «социализма».
