Ознакомительная версия.
В 1252 году, после бегства Андрея, Батый отдал Александру Невскому Великое княжение Владимирское, сделав его, таким образом, теперь уже действительно главой Руси. И первым же крупным внешнеполитическим шагом, который предпринял Александр в качестве Великого князя, явилась его новая война со шведскими крестоносцами. Обстоятельства складывались так, что медлить было ему опять нельзя.
Пользуясь общим ослаблением Руси после азиатского нашествия, а также отъездом из Новгорода самого Александра Невского, вследствие чего новгородцы уже не могли, как это было раньше, оказывать поддержку финским племенам в их борьбе с агрессией Швеции, шведы решили предпринять новое наступление на Финляндию. Главной стратегической задачей похода являлось превращение финских земель в надежный плацдарм для дальнейшего наступления на Северо-Западную Русь. И неслучайно, подчеркивает исследователь, реализации этого плана предшествовало весьма продолжительное пребывание в Швеции известного читателю «папского легата в Прибалтийских странах Вильгельма Моденского (к тому моменту получившего сан кардинала Сабинского), игравшего в предшествующее время (как уже было отмечено выше) ведущую роль в подготовке крестоносной агрессии против Руси в 1240–1242 годах».[389] Кардинал приехал в октябре 1247 года и за десять месяцев своего пребывания в Швеции неоднократно встречался не только с королем Эриком Картавым, ярлом Биргером, но и успел провести Церковный собор, посвященный организации Второго крестового похода шведов в финские земли.
К середине 1249 года эти военные приготовления в Швеции были закончены; осенью того же года большое шведское войско под предводительством знакомого Александру ярла Биргера высадилось на побережье Финляндии и стало успешно продвигаться в глубь страны, к центральным финским озерам, захватило область Хяме[390]. Начался завершающий период колонизации и окатоличивания финских племен. Так как плохо вооруженные, не имевшие строгой военной организации финны оказались не в состоянии долго сопротивляться сплоченному натиску закованных в железо шведских рыцарей. А одновременно с подавлением сопротивления финнов происходило, конечно, и массовое принудительное крещение их по католическому обряду: побежденным тавастам[391] шведы-католики предоставляли только один выбор — или крещение, или смерть[392].
Историк подчеркивает: крупный успех шведских войск стал не только трагической вехой в истории Финляндии, но был также и тяжелым ударом по государственным интересам Руси, и особенно самого Новгорода Великого, как отмечалось выше, издавна поддерживавшего с финскими племенами тесные взаимовыгодные связи. «Это значение похода Биргера прямо имел в виду автор Хроники Эрика, который заключает рассказ о походе Биргера словами: «Ту страну, которая была вся крещена, русский князь, как я думаю, потерял». Иными словами, сами шведы считали, что в результате завоевания Тавастланда они захватили в свои руки страну, которая до этого принадлежала Новгороду»[393]. Теперь, к 1252 году, шведы подступили уже к Карельскому перешейку, к непосредственным границам Руси, и вернувшийся из Монголии Александр Невский это знал…
Фактическими инициаторами нового похода на Северо-Западную Русь стали два крупных немецких феодала из датской Эстонии: Дитрих фон Кивель и Отто фон Люнебург, отправившие в 1254 году послание папе римскому Александру IV, в коем говорилось, что «язычники», живущие поблизости от их владений, желают принять католичество[394] (речь шла о населении Водской и Ижорской земель). Понятно, что это «желание креститься» было лишь вымыслом, лишь формальным предлогом для захвата земель води, ижоры и карел, утрата которых отрезала бы Новгород от важнейших торговых путей в Западную Европу по Балтийскому морю. Разумеется, Александр IV тотчас поддержал начинание «верных сынов церкви» и даже поспешил назначить гамбургского каноника Фридриха Газельдорфа «епископом Карельским»[395]. 11 марта 1256 года специальной папской буллой было предписано развернуть по всей Северной и Средней Европе — в Швеции, Норвегии, Дании, на Готландии, в Пруссии, Восточной Германии и Польше — проповедь с призывом к новому Крестовому походу во имя «торжества веры Христовой»[396].
Но собрать общеевропейское крестоносное войско на сей раз не удалось: на призыв святейшего отца откликнулась только Швеция. По вполне понятным причинам не присоединился к походу даже Ливонский орден — разгром на льду Чудского озера псы-рыцари запомнили очень хорошо. И все же опасность новгородскому пограничью грозила серьезная. В 1256 году шведское войско высадилось в районе реки Наровы (Нарвы), к которой примыкали владения Дитриха фон Кивеля. Захватчики принялись срочно строить крепость на восточном, русском берегу реки, опираясь на которую они рассчитывали покорить земли води, ижоры и карел, а также поставить под постоянную угрозу нападения главную жизненную артерию новгородской торговли — путь по Неве и Финскому заливу[397].
Война началась и, подчеркивает историк, момент для своей агрессии шведы выбрали как нельзя удобный: как раз накануне, в 1255 году, произошел острый конфликт между новгородским боярством и Александром Невским. Дело было в том, что, если после неудачной попытки антиордынского мятежа в 1252 году один брат Александра — Андрей — бежал за границу, то другой брат, Ярослав Ярославич Тверской, тоже участвовавший в мятеже, не ушел «за море», а бежал в Ладогу и продолжил борьбу — уже с самим Александром. В частности, свидетельствуют исследователи, Ярослав Ярославич «без особых усилий восстановил против Александра Невского ту самую знатную верхушку боярства Новгорода и Пскова, которая и раньше с трудом ладила с требовательным и властным князем»[398]. В 1255 году, сообщает летописец, новгородцы «указали путь», то есть выгнали Василия Александровича[399], юного сына Александра Невского, которого отец, уезжая во Владимир, оставил князем-посадником в Новгороде Великом. На место Василия строптивые новгородские бояре сразу пригласили княжить самого Ярослава Ярославича.
Очень возможно, полагает английский историк Дж. Феннел, главной потаенной причиной этого изгнания Василия было не что иное, как существование в Новгороде оппозиции антизападной политике, проводимой князем Александром уже с самых первых лет правления[400] и которая была явно невыгодна некоторым боярам-олигархам. А потому вполне резонно, что, получив тревожные вести об изгнании сына, Невский решил двинуться на изменников с оружием в руках. Он занял новгородский пригород Торжок, а затем пошел и на сам Новгород. Между тем в самом городе вспыхнуло восстание. «Меньшие люди» (чернь) и рядовые горожане поднялись против засилья бояр и богатого купечества. В этой сложнейшей обстановке, не желая проливать кровь ближних, Александр Невский вступил с новгородцами в переговоры. В результате заключенного тогда соглашения неугодный князю новгородский посадник Онания был смещен, его заменил Михалко Степанович[401], а на княжеский «стол» Новгорода возвратился Василий Александрович. Но главное, подчеркивает историк, что тогда же князь Александр добился от новгородцев и признания государственного суверенитета владимирского князя. Отныне тот, кто садился на Владимирский великокняжеский престол и утверждался на нем ханом Золотой Орды, становился одновременно и князем Новгорода[402]. Фактически это был прямой шаг к упрочнению власти Владимиро-суздальских князей во всей Северной Руси, а значит, к возрождению древнего русского единодержавия. Да, дело «собирания русских земель», которое так настойчиво продолжил впоследствии Иван Калита и другие московские государи XIV–XV веках, в муках и борении зачиналось уже тогда, при Великом князе Александре…
Ознакомительная версия.
