Ознакомительная версия.
21 августа он был в кофейне De drie Zvanen (Трех Лебедей). Некий шкипер, который часто плавал в Московию, стоял тут же на Дамме среди многих знатных особ и говорил: «Я его отлично знаю, и если только увижу, то уж скажу вашим благородиям, он ли это или нет». Затем шкипер вошел в кофейню, увидел царя, который как раз пил чай, вышел на улицу и сказал: «Я знаю его отлично и ручаюсь вам жизнью, что это сам царь».
Теперь скрытность других уже не помогала. На многих это произвело сильное впечатление, и они старались вести себя осторожнее в присутствии и вблизи великого князя…
* * *
В тот же вечер магистрат поставил двух стражников к квартире великого государя, которые там сторожили двенадцать ночей. Вечером того же дня он был в доме Корнелиса Михильса Калфа, который просил его остаться у него ужинать; но так как туда собралось много почетных лиц, чтобы видеть великого князя, то он отказался от приглашения, и тогда его угостили лишь вареньем и хорошими напитками. Тут присутствовали бургомистр Амвейн Виллемсон Иор и член управы Клас А. Блум, которые просили переводчика передать своему повелителю, что бургомистры покорнейше просят его оказать им честь и откушать с ними рыбы по-зандамски. Но приглашение не было принято, и переводчик, между прочим, ответил им: «У нас здесь нет повелителя, наш повелитель еще приедет», подразумевая под этим, так по крайней мере казалось, великое посольство…
* * *
Мейндерт Арентсон Блум пригласил великого князя поселиться со свитой в его доме с садом в Ост-Зандаме, так как там было много удобных помещений, в саду же много фруктовых деревьев. На это ему ответили: «Нет, мы не знатные господа, а простые люди; поэтому будем довольствоваться нашей теперешней квартирой».
Маляр Виллем Гарменсон, после долгого торга, продал великому князю лично (так как последний настолько владел немецким языком) свою гребную лодку за 40 гульденов с придачею кружки пива. Затем они отправились в герберг, который находился близ Офертома в доме Пита Гафера, и выпили там это пиво.
Он купил также у Дирка Стоффиельсона буер-яхту с принадлежностями за 425 гульденов наличными деньгами. Приняв эту яхту, он усердно работал над ней и собственными руками приделал бугшприт, вышедший так удачно, что те, которые имели случай его видеть, удивлялись тому, что такой знатный господин так усердно трудился в поте лица и так искусно работал.
Молва обо всем этом распространилась скоро по всему нашему отечеству. На Амстердамской бирже все интересовались этим, и люди ставили большие деньги и бились об заклад, действительно ли это великий царь или же один из его послов.
Чтобы узнать несомненную правду, г. Гаутман (именитый купец, торговавший с Московией, живший даже сам там много лет и принимавший и угощавший неоднократно обедом великого князя) обратился с просьбой к Якову Исбрантсу, т. е. амстердамскому маклеру, который много лет плавал шкипером в Московию и часто угощал великого князя на своем корабле, а потому хорошо его знал – не желает ли он немедля, т. е. утром 22 августа, поехать в Зандам, чтобы взглянуть на ту особу, о которой теперь так много говорят. С этой целью упомянутый маклер приехал сюда, где увидел действительно его царское величество, и так как он хорошо узнал царя, то они оба посмотрели друг на друга, но Яков Исбрантс не посмел с ним заговорить. Однако же это его так взволновало, что он, когда уходил, был бледен, как мертвец, ноги его тряслись, окружавшим же его он сказал с большим удивлением: «Это, конечно, великий князь, я не ошибся; но какими судьбами он здесь?» Затем он уехал опять в Амстердам, чтобы сообщить об этом г. Гаутману. Последний отправился в Зандам в тот же день после обеда с судном, которое отходит в два часа.
Он явился к великому князю, чтобы засвидетельствовать ему великое и глубокое почтение, и сказал ему, между прочим, следующее: «Ваше Миропомазанное Величество, Вы ли это?» Он ответил: «Как видите». Они долго беседовали. Итак все сомнения, его ли царское величество это или нет, теперь сразу были рассеяны.
Господин Де Ионг из Амстердама, который тоже хорошо знал царя, приехал также навестить его. С глубоким благоговением пал он перед ним на колени, называя его не иначе как «Ваше Миропомазанное Величество». Он имел с ним продолжительный разговор, однако не смел смотреть ему прямо в лицо, хорошо зная, что это рассердило бы царя; ведь он терпеть не мог, чтобы смотрели ему прямо в глаза. Был такой пример:
Корнелис Альдертсон Блок (он же Корнелис Мартсен) посмотрел как-то на улице весьма дерзко царю прямо в глаза; за это великий князь ударил его рукою по лицу, так что К. Мартсен почувствовал сильную боль и пристыженный убежал, между тем как над ним смеялись: «Браво, Марсье, ты пожалован в рыцари».
Вест-Зандамские бургомистры вторично почтительнейше просили его величество через его переводчика удостоить их чести отобедать у них и получили от самого великого князя ответ: «Право, не на этой неделе, а на следующей».
22 августа, в 4 часа утра, он, сопровождаемый немногими из свиты, отправился кататься на своей буер-яхте по заливу Эй и сам правил рулем. За ним последовали многие зандамские буер-яхты. Остановившись на полдороге между Амстердамом и Гарлемом, он показал свое проворство и ловкость, перепрыгивая и перебегая красиво и легко через несколько буеров, чтобы скорее попасть на берег. Никто из присутствовавших не мог ему подражать, и, чтобы народ его не видел, он только вечером возвратился назад.
24-го Корнелис Михильс Калф велел перетащить свой корабль через Офертом, чтобы доставить великому князю удовольствие и показать ему, как это делается; а чтобы собравшийся народ ему не мешал, то, по распоряжению бургомистров, были сделаны деревянные барьеры… И у каждого из них было поставлено от трех до четырех сторожей, чтобы останавливать толпу и чтобы великий князь имел простор и мог все видеть подробно и удобно. Однако все эти старания, которые приложил магистрат, достигли своей цели лишь на первых порах. Из Амстердама и окрестных деревень и местечек собралось столько народу, что все здесь кишело людьми, и удержать их за перилами оказалось невозможным.
Еще за три дня на обоих Кримпенбурхских мостах было поставлено, на каждом, по три человека для стражи и, кроме того, стояли еще в продолжении одного дня три сторожа в конце мостика, чтобы запретить людям проход; затем два служителя бальи из округа Блоа и два служителя дроссарта[3] из Кенемерланда охраняли днем квартиру его царского величества и дежурили на Геренвеге в течение пяти дней.
Бургомистры… почтительнейше просили через переводчика его величество пожаловать на перетаскивание корабля. Бургомистрам Иору и Салму он подал руку и ответил: «Сейчас, сейчас»; но затем, заглянув в дверную щель и в окно, он увидел собравшуюся толпу народа. Тогда бургомистры обещали через переводчика провести его царское величество на его буер-яхте обходной дорогой к одному дому, где из сеней все свободно было видно и где толпа его не могла стеснять. Он на это согласился и, кажется, даже уже оделся, чтобы отправиться с ними, но, посмотрев снова на большую толпу народа, он повторял: «Слишком много народу, слишком много народу!» и вдруг захлопнул дверь своей царской квартиры. Члены магистрата остались ни с чем и могли отправиться гулять, что и сделали без дальнейших разговоров.
Корабль перетащили через Офертом, и тысячи людей приезжали напрасно.
В воскресенье, 25-го, в час пополудни, он уехал на своей буер-яхте со многими из своей свиты в Амстердам. Дул сильный ветер, он лично поднял паруса на фок-мачте и подбежал опять к рулю, так как сам был рулевым: грозила большая опасность, так как буер мог опрокинуться вследствие того, что шверцы, у которых оборвался канат, болтались; а они оставили их так висеть, и все опытные в этом деле, которые встретились с ними дорогою и замечали это, были того мнения, что эти люди находились в большой опасности.
Но они все-таки прибыли благополучно к старому городскому гербергу в Амстердаме. Здесь встретило царя множество людей, которые бесцеремонно смотрели ему прямо в лицо. За это они им и его свитою были «пожалованы в рыцари», как вышеупомянутый Корнелис Мартсен; у многих пошла кровь из рта и носа. Он остановился в старом Геренложементе, где поместилось его великое посольство и еще другие князья его государства.
29-го, в 9 часов вечера, в честь его был сожжен очень дорогой и замечательный фейерверк на Биннец-Амстелле у Колвенирс-Дулена перед мостом, который называется Наlvemaansbrug (мост Полумесяца); говорят, что этот фейерверк стоил 10 000 гульденов. Собралось столько народу, что произошла страшная давка. На втором мосту, считая от Дулена, т. е. на мосту у Ресланда, разорвали цепи, на которых держались перила; многие упали в Бурхвал, и некоторые утонули. Через день или два я сам видел, что верхний край крепких железных перил моста Полумесяца от напора народа был выгнут почти на фут.
Ознакомительная версия.
