Тбилиси. Самолетом. Грязный номер. Ссора с Зайчиком[1] из-за какой-то записки. Выступали на телевидении: Золотухин, Славина, Хмельницкий, Васильев, Высоцкий.
— Твоя сестра?
— Жена.
— Жена?! О (Интонация вверх необычайное удивление, глаза широкие, влево, вправо.) Шепотом, сочувственно:
— Красивая, очень красивая. Давно женат?
— Три года.
— Дети есть?
— Нет.
— Нет?! (то же самое) Чем же ты занимался три года???
6 июля были в гостях в загородном доме у Медеи. Высоцкий и Епифан чуть не утонули в Куре. Не могли спуститься по скалам. Высота уверяет, что видел рядом змею.
Место изумительное. Слева гора, справа гора, под горой двухэтажный каменный дом, сад спускается обрывом к Куре.
11 июля 1966
Получил вырезку из «Вечерней Москвы» с сообщением, что «Пакет» получил главный приз «Злата Прага» на международном фестивале. Пустячок, а приятно. Шацкая плачет, хочет идти в обезьянник В обезьянник не попали: очередь, жара. Зайчик проклинает абхазский народ за сальность во взглядах, «со всеми ихними прекрасными обычаями, со всей вашей музыкальностью, со всей вашей театральной культурой, гостеприимством» и т. д. и т. п.
Сухуми. Гостиница «Тбилиси». Интурист.
На следующий же день после гастролей нас выкинут из нее. Живем на северной стороне. Вся южная, выходящая на море, принадлежит иностранцам.
Полощу эвкалиптом горло. Зайчик спит. Сгорел. Июль. Год назад я впервые встретился с кинематографом. «Пакет». Пробы. Неудачи. Перекрасили — все стало на свои места. Так говорил худсовет. Радости не было, перегорело. Не мог понять, как это так? Три пробы — такой артист и мимо, и только четвертая, крашеная, получила зеленую улицу.
Зайчик спит. Под окном тарахтит трактор и мешает ему видеть во сне меня. Журчит вода — она трудится над охлаждением сока для Зайчика. Почему-то вдруг вспомнил, что «Автозаводская» не стала обаятельным пристанищем для нас. У Рашели было намного лучше: работалось, писалось…
СОС! СОС! Чем играть? Не дотянул. Ужас. Настроение убийственное. Осталась ровно половина. 5 спектаклей, из них два «Сезуана». Кажется, сейчас откроешь рот, возьмешь как следует дыхание и понеслась, услышишь привычный звон. Ан нет, хрип и шип и не веришь собственным ушам. Сегодня едем в Гагры. Гагры знаю по песне, когда я поступал, один черный с усиками лихо пел под гитару блатную и очень грустную песню про Гагры. Потом он поступил на режиссерский. Гагры связывались с Кейптауном, с тавернами, с публичными домами и почему-то с Мопассаном. О, город Гагры, там пальмы в Гаграх.
И вот сегодня мы едем в Гагры. У меня нет голоса, и я не знаю, что делать. Второй сезон я кончаю с порванной глоткой. В гостинице воруют. У кассирши взяли 60 рублей, не попался им мешочек с нашей зарплатой. Люська Высоцкая лишилась комбинации и трусиков. Готлиб на пляже проворонил туфли. Пустячок, а неприятно.
Главное качество мужчины, наверное, все-таки мужество, иначе почему МУЖчина? Корень один, значит и значение близкое. Мужество — вовсе не обязательно — сила физическая, хотя она, в свою очередь, создает предпосылки для появления этого качества.
Внутренняя концентрация воли, покоя, уверенности, психическая устойчивость и направленность в главное.
В моем положении и вообще, в профессии артиста мужество — вещь чуть ли не главная, разумеется, при наличии таланта наличными. Талант наличными — это ничего. Отсутствие голоса наличными — кажется, единственное, что омрачает мое существование.
Да, пальмы действительно в Гаграх есть, это уже, можно сказать, юг. На юге надо иногда бывать, это верно, но отдыхать лучше всего в средней полосе. Та же Таруса не может сравниться ни с какими Гаграми.
Работать будем в летнем театре. Попросил установить микрофоны. Обещали сделать.
Море чище, чем в Сухуми и мельче галька. Болит нога. Ноет незаметно, но постоянно. Из-за чего боюсь купаться ночью? Еще болят зубы, особенно правая сторона. В остальном физически, кажется, здоров. На юге первый раз. Посему не верю, тщательно ищу доказательств. Море — это еще ничего не значит, хотя оно и Черное, море есть и на севере. Вот пальмы — это другое дело, и кипарисы, но кипарисы симпатичней, вернее, экзотичней на картинке, чем в натуре. К пальмам тоже есть претензии, они посажены нарочно, за ними ухаживают и поливают, очевидно, как фикусы в комнате. Еще магнолии, которые Зайчик спутал с фикусами. Огромные белые цветы чем-то схожие с лилиями. Лилии — магнолии, даже звучит одинаково.
Спектакль в 9.30, будем играть после ужина курортников, закончим в 1.30.
Да. Стыдно, но что поделаешь. Любимов после спектакля, как грустный медведь: «Совсем потерял голос».
Обратно доехали за два часа. Сегодня целый день спал. Полощу горло Зинкиными снадобьями. Первый раз за меня сегодня будут играть другие. «Антимиры», но что я буду делать завтра, ума не приложу. Наказан я за что-то. Как далеко все: как далеко отец, мать, родное село. За этими большими горами, за опаленными степями, в тридесятом царстве. Длинные, скучные, морозные вечера. Буран воет в трубах, из которых клочьями вырывается дым. Люди хотят накопить тепло на ночь. Бабы сушат дрова на утро, закладывая их в протопленную печь или просто на шесток, ставят квашню, мужики натаскивают воду, подкладывают корм скотине. Молодые ерзают, собираются куда-то, уходят в разные стороны, но встречаются все в клубе, так называемом Районном доме культуры. Тоскливо. Воют псы. Огни все уже потухли. Только из клуба слышатся звуки баяна, валит пар из открытой двери, стоят парни на крыльце, на морозе, в белых сорочках, в туфлях, перекуривают, прижимают к себе краль своих в крепдешинах. Многие подвыпившие, кое-где начинается выяснение отношения с матом, с криком, с кулаками, иногда с ножами. Интеллигенция не в почете, почти ругательство.
Продолжено 18 сентября 1966
В Омске пересадка на Ил-18. Новосибирск не принимает Ту-104 — ремонтируют дорожку. В Новосибирске бегу прямо на аэродром, к самолету, отлетающему в Барнаул. Упросил пилота взять лишним. Пилот — молодой парень, чернявый, согласился быстро. Есть же добрые люди на свете.
Часов в 6 я зашел во двор дома. Мать с отцом телеграмму получили и ждали меня дня через два. В это время они возились у печки во дворе, заохали, заахали… Слезы…
Окна в избе были занавешены от мух, но я разглядел на кровати венчик племянницы. Она спала. Первое знакомство с ней удивительное.
— Оля, давай знакомиться, — подает руку, — меня зовут дядя Валера, — смотрит на меня непонимающим взором, отворачивается и произносит:
— Ганат.
— Что?!
