Каждое звание от старлея до полковника выслуживал «от звонка до звонка». Ни папы-генерала, ни дяди-министра (как там у Высоцкого? «Дети бывших старшин и майоров до ледовых дворцов поднялись»). В общем, из тех офицеров, которых войсковые шутники прозвали инвалидами — ввиду отсутствия руки. Волосатой. Таких в армии 99 из 100. Короче, типичная служебная биография офицера, который начал службу в Советской Армии, а заканчивает в Российской. Хотя, наверное, этим самым она и «нетипична»: не каждому офицерскому поколению выпадает такое.
В этом мы чем-то схожи с теми офицерами императорской русской армии, которые сначала присягали на верность царю и Отечеству, а затем разбрелись под боевые знамена Красной и Белой армий…
Тогда, после 1917-го, дело дошло до большой «семейной драки»: Россия несколько лет купалась в крови гражданской войны. Нам тоже, правда, досталась двухдневная гражданская война в октябре 93-го и почти двухлетняя — чеченская. А уж если быть совсем точным, то надо бы плюсовать сюда и другие войны — межтаджикскую, грузино-абхазскую и грузино-южноосетинскую, карабахскую и молдавско-приднестровскую…
Много плюсов — один большой минус. Много человеческой крови, которая до сих пор не засыхает на окраинах бывшего
Союза. И, кажется, этой необъявленной гражданской войне конца-краю не видно. Как только в одном месте бойня заканчивается, в другом тут же начинается. Словно неуловимая гремучая ртуть с одного места в другое перекатывается. Начальник Главного оперативного управления Генерального штаба генерал-полковник Виктор Михайлович Барынькин (ныне — зам начальника академии ГШ) уже и научный труд по этому поводу настрогал — «Военная конфликтология».
После его доклада на научной конференции пошли меж генштабистами горячие споры: почему мы многие десятки лет не знали, что такое «внутренние военные конфликты»? А как только демократий с суверенитетами нанюхались, схватились за оружие. Кавказ вон уже который год кровавой юшкой умывается…
Седые генералы-отставники слушают петушиные споры молодых, вздыхают и негромко говорят:
— Был сильным Союз — была тишина на Кавказе.
И спор разгорается с новой силой. Некоторые слишком ершистые полковники начинают твердить, что, мол, тишина эта была обманчивой — тоталитарная власть не уничтожила, а лишь затолкала «джинна сепаратизма в кувшин»…
Тогда отставной генерал Ксенофонт Казейкин спросил:
— Так что же, по-вашему, лучше: обузданный сепаратизм или разнузданная резня?
«Был сильным Союз — была тишина на Кавказе»…
Нет более идиотского положения для армии, когда меняется власть в государстве, которое каждый военный человек однажды дал Присягу защищать, «не щадя жизни». Нет более омерзительного состояния офицерской души, чем то, когда ему приходится против собственной воли отступать от единожды данной торжественной клятвы. Когда летом 1992-го в Генштабе стали распространяться слухи, что нам придется принимать новую, российскую Присягу, глухой раздраженный ропот пополз по арбатским кабинетам. Эта бредовая затея была похожа на попытку узаконить предательство. В связи с этим родилось тогда жутко уродливое слово «переприсягнуть». У нас будто хотели забрать старую икону, а вместо нее подсунуть новую. Но, слава Богу, до этой процедуры принудительной офицерской проституции не дошло. Хотя некоторым нашим высшим генералам очень хотелось, чтобы вслед за ними и вся армия официально «переприсягнула» новой власти. И особенно — президенту.
В Минобороны и Генштабе всегда есть люди, которые часто теряют меру в подобострастном услужении «верхам». И это иногда принимает формы такой изощренной глупости, которая начинает граничить с маразмом…
Мы перестали быть солдатами «империи», армия которой в одну ночь прекратила существование вместе с Союзом. Три бокала с кипящим Советским шампанским нехотя звякнули в Беловежской пуще над договором о «тройственном союзе», на котором еще не просохли чернила.
Бывают в Истории такие моменты, когда сливаются воедино счастливый миг рождения и черная печаль похорон.
Для трех политиков был торжественно-величальный звон хрустальных бокалов. Для военных — трагическое предвестие кончины почти четырехмиллионной армии. С этим поражением не хотелось, но приходилось мириться.
История развивается не по военным, а по своим законам.
В январе 1992 года я вместе с пятью тысячами офицеров и генералов шел в Кремль на Всеармейское офицерское собрание сквозь гигантскую толпу пикетчиков, которые яростно орали:
— Офицеры, спасите Отечество!
— Офицеры, не дайте развалить армию!
Лозунги были красивыми, но нереальными. Армия была уже развалена. С некоторых пор она стала называться «ОВС СНГ», что означало Объединенные Вооруженные Силы Содружества Независимых Государств (войсковые остряки расшифровывали эту аббревиатуру по-своему: «объединенное вооруженное стадо — спаси нас, Господи»).
Русские генералы и украинские полковники, армянские майоры и узбекские капитаны шли сквозь разъяренный строй страстно кричащих людей, с трудом поднимая глаза. Почти все военные наверняка понимали, что, хотя их и призывают бороться за единую Армию, этот последний «кремлевский бой» будет всего лишь поминками «непобедимой и легендарной».
Судьба ее была предрешена в зимнем лесу под Минском еще месяц назад, где у полыхающего камина на старинном палисандровом столе лежал договор «о тройственном союзе», над которым тонко тявкнули бокалы пузырящегося шампанского в руках Ельцина, Кравчука и Шушкевича…
Мы поорали, посвистели, потопали ногами на Ельцина и Главкома ОВС СНГ маршала авиации Шапошникова, да так и разбрелись из зала, мучаясь собственным бессилием: приговор, вынесенный Советской Армии в Беловежской пуще, обжаловать было бесполезно.
Офицеры неохотно расходились из Кремля. Еще долго стояли группами у Дворца съездов, куря и нещадно матерясь. Над золотыми куполами кружили и тревожно каркали в мрачном холодном воздухе огромные стаи кремлевских ворон. Их разгонял огромный ястреб…
Мы были похожи на этих ворон.
Нас тоже разгоняли.
Было противно. Боль офицерских душ можно было ослабить старым казачьим способом — принятием наркоза. Желательно — из двухсотграммового стакана. У кремлевских ворот от огромной толпы пикетчиков осталась лишь беззубая древняя старушка с маленьким самодельным плакатиком «Да здравствует Советская Армия!».
Офицеры проходили мимо одинокой пикетчицы, стараясь не глядеть ей в глаза. Мы садились в любую машину, которая останавливалась у Кутафьей башни: лишь бы побыстрее смыться с глаз людских в гостиницу Центрального дома Советской Армии. Владельцы машин заламывали бешеные цены, но на это никто из офицеров не обращал внимания…
