Вышли на переправу через какую-то речку, там Т-26 нашего 25-го танкового полка обороняли подходы. Отбивались от самолетов счетверенными «максимами», ну еще из винтовок стреляли, больше никаких зенитных средств не было. Немцы летали на высоте максимум 200–600 метров, а пикирующие Ю-87, Ю-88 ходили по головам. Как только начинается утро, если солнце – мы будем под авиацией. И вот летит орда, самолетов 30–50, и все бросают бомбы. Они сыплются… Страшно! Не дай бог попасть под бомбежки немецкой авиации… Только в конце июля – начале августа появились МиГ-3. Они хорошо дрались. Наши «ишачки» И-15, И-16, они маневренные, но «мессера» их били беспощадно.
Вышли к своим. Мы к тому времени повыбрасывали противогазы, понабивали противогазные сумки сухарями, гранатами, патронами – всем вперемешку. Но главное – мы остались все равно танкистами. Темно-синие комбинезоны пришлось снять, а танкошлемы мы оставили. Для маскировки ломали ветки и прикрывали их. Потом отходили, отходили. Были и панические настроения. Помню, Колька, когда попали в окружение, говорит:
– Ребята, давайте сдадимся в плен, а потом удерем.
– Тебе так и дадут удрать. И вообще, как это сдаться в плен?! Ты что, Коля, очумел?!
– Жизнь сохраним. А потом будем их долбать.
– Они тебя уничтожат, и все.
У многих появилось психологическое безразличие. Помню, мы вошли в тыл к немцам. Ну и напали на колонну наших пленных километрах в двадцати от линии фронта. Длинная колонна, примерно из 1000 человек, а охраняли их человек десять – мотоцикл впереди, мотоцикл сзади. Мы напали, перебили охрану. Ребятам показали направление, по которому мы шли, по болотам, немцы же в 1941 году не сходили с дорог, они боялись лесов, болот, а мы только по лесам и болотам ходили. Указали дорогу, а пленные уселись и не тронулись с места! Человек сто только пошло… И все же большинство верило – научимся воевать. И еще мы понимали: для того, чтобы остановить отступление, нужно сломить ту психологию, которая появилась.
Вот пример – мы, разведчики, занимали оборону на флангах, чтобы прикрыть штаб дивизии. Мы роем окопы, занимаем оборону, а смотрим не вперед, а назад – куда мы будем бежать, когда подойдут немцы. Так было…
Мы понимали, что не остановим отступление до тех пор, пока не подойдут новые соединения, те, которые не привыкли отступать. Под Ржевом я видел, как два наших КВ дрались против 30 немецких танков. По ним лупят – ничего, а они их долбали тараном. Когда мы поближе подошли, сколько же на них вмятин было… Тогда их никакая противотанковая артиллерия не могла взять, не было у немцев таких снарядов. Да и мы по-настоящему бились. Штаб гренадерской дивизии разгромили. Нас 25 человек напало на них ночью. Это для меня была наука – ни в коем случае не снимать обмундирование во время сна: немцы выскакивали в белом белье, и мы их щелкали. Вообще, из нас тогда группу глубинной дивизионной разведки сформировали. В этой группе человек тридцать было. Иногда всю группу посылали, иногда человек 5–6 для наблюдения, сколько прошло машин, танков. Переносных раций у нас тогда не было. Вообще, рации были только в батальоне, а в танке – у командира роты, а так связь осуществлялась посыльными, а связь между танками – флажками. Я тогда говорил: «Ребята, будь у нас радиостанции…» А в 1943-м понял, что, будь у нас радиостанции, мы бы все равно радиомолчание хранили, чтобы нас не запеленговали…
Наша дивизия тогда на Северо-Западном направлении воевала, им маршал Кулик командовал. С ним тогда такой случай был – он в окружение попал и пропал. Из разведчиков отобрали добровольцев, сколотили группы по пять человек – должны найти маршала. Мы десять дней ходили, искали. Нашли! Но не наша группа, другая, а с нашего батальона не вернулось три группы – попали к немцам.
А потом немцы ударили со стороны озера Ильмень и со стороны Демянска и окружили 8, 11, 27 и 34-ю армии. Начали выходить из окружения… но на востоке они организовали заслон, стянув туда танки и артиллерию. Ночью со всех сторон по кольцу окружения – ракеты, такое ощущение, что мы со всех сторон окружены и нам не выбраться. Но мы, разведчики, тыкались, тыкались и обнаружили, что на западе почти никого нет, только мелкие подразделения, сигнальщики. Тогда сгруппировали всю артиллерию на востоке, открыли огонь, а сами пошли на запад, потом повернули южнее Демянска на юг, а потом уже на восток. Так почти без потерь вышли.
Ожесточенные бои на Северо-Западном фронте продолжались, но меня это уже не касалось. Оказывается, Сталин отдал приказ, что всех специалистов различных родов войск, которые воюют в составе стрелковых частей и подразделений, вернуть в тыл для изучения новой техники и укомплектования своих частей.
Нас, кто остался в живых – артиллеристов, танкистов, летчиков, собрали, посадили в два пульмановских вагона, прицепили к товарняку, назначили старшего, дали нам на пять дней сухой паек и повезли в тыл. Приехали в Вологду. И тут был один случай. Я был дежурным по тормозной площадке. Пролетели самолеты, впереди разрывы. Наш паровоз остановился. Потом подъехала дрезина, и начальнику эшелона объясняют, что разбомбили поезд, который шел на фронт. Нужно растащить вагоны. Они горят, а в них боеприпасы: «Вы фронтовики, вы обстрелянные, а стрелочники боятся работать». Мы подъехали к поезду – действительно горят вагоны. Нам показали, как отцеплять. Отцепили, растащили вагоны. А там, кроме боеприпасов, еще и вагон с водкой был. Мы набрали горелой водки, выпили – не понравилось. И тут ребята нашли антифриз. Танкисты знали три вида антифриза: водоспиртовая смесь, водоспиртовая глицериновая смесь и этиленгликоль. Водоспиртовой антифриз мы всегда пили. Ребята попробовали – сладкий, как ром. В результате набрали антифриза, сами выпили и в вагон притащили. А я не знал. Тут ко мне ребята подбегают:
– Витька, ребята, Колька Рачков, Колька Корчев, умирают!
– Как умирают?!
Подбежали. Их рвет, катаются, кричат. Я знал, что отравления лечат молоком. Это как протвоядие… Нас срочно подцепили и привезли в Ярославль. В Ярославле их сгрузили, 17 человек. Какова их судьба, я так и не знаю. А потом выпустили приказ о том, что, не разобравшись, пьют технические жидкости, которые приводят к отравлениям и гибели. Этот приказ зачитали нам, танкистам.
Наконец мы прибыли в Горький, где находился 15-й учебный танковый полк, готовивший механиков-водителей на Т-34, а я попал в соседний, в котором готовили механиков-водителей и экипажи на КВ. Я был комсомольским вожаком, да еще вдобавок рисовал, и меня решили оставить в штате. Я говорю, не хочу – хочу на фронт. Тем не менее меня назначили младшим механиком-водителем, потому что механик-водитель КВ – офицер, техник-лейтенант. И вот со мной такой случай был. Вывели наши танки на полигон для стрельбы. А танк новый, я его облазил, изучая, заглянул во все дырки. Заглянул в дырку, где прицел. Мне: «Не мешай». Я обошел танк и заглядываю в дырку, где пулемет. Заглянул, и, только я поднял голову, в это время очередь из пулемета! Они же меня не видели. И тут до меня дошло: «Меня же чуть не убили!» Я потерял сознание и свалился с танка. Командир танка это увидел и приказал: «К танку не допускать!» Меня назначили поваром. Я им борщи, кулеши готовил, а потом и говорю:
