Примерно в 1584 году или, может, несколько ранее Генрих III, желая отметить главного прево, предоставил ему в наследственное владение Люсонское епископство. Королевская казна была пуста, и король нашел оригинальное средство поощрения наиболее верных слуг: стал раздавать в наследственное владение аббатства и епископства. Благо, Болонский конкордат 1516 года, заключенный Франциском I с римским папой, обеспечил французской галликанской церкви определенную автономию от Рима, а королю Франции — право назначения на высшие церковные посты своих кандидатов, которые, правда, должны были получить одобрение в Ватикане. Таким образом, церковные доходы и бенефиции, поступавшие в распоряжение короля, становились средством вознаграждения дворянства- Обычно в награду давались аббатства. Дарование епископства было редкостью и свидетельствовало об особом благоволении короля.
Главный прево. а после его смерти — Сюзанна де Ришелье получали часть доходов люсонской консистории через временных администраторов, назначаемых семьей Ришелье.
В 1592 году семейный совет решил предоставить Люсонское епископство среднему сыну Альфонсу. До завершения его теологического образования в Люсон был отправлен доверенный семьи Ришелье священник Франсуа Ивер, временно занявший люсонскую кафедру и исправно переводивший вдове главного прево причитавшуюся ей часть церковных доходов.
Надо сказать, что духовенство люсонской епархии косо смотрело на ставленника семейства Ришелье. Постоянно возникали трения по поводу распределения доходов. Дело дошло до судебного разбирательства. Почувствовав угрозу интересам своей семьи, мадам де Ришелье поторопила Альфон. а с завершением образования, о чем поспешила известить люсонское общество. Одновременно она добилась от Генриха IV подтверждения прав своего среднего сына на епархию. В 1595 году 12-летний Альфонс дю Плесси де Ришелье был официально объявлен будущим епископом Люсонским. Па несколько лет мадам де Ришелье удалось приглушить ропот недовольства люсонского духовенства.
Удар последовал с самой неожиданной стороны. Его нанес сам будущий епископ, объявивший матери, что решительно отказывается от епископской митры и принимает монашеский постриг.
Трудно понять мотивы, которыми руководствовался скромный, набожный и несколько чудаковатый Альфонс. Может быть, до него дошли слухи о тяжбе его матери с люсонским духовенством из-за небольшого дохода его будущей епархии (16 тысяч ливров в год). Была ли причиной его чрезмерная щепетильность — осталось неизвестно. Так или иначе, но в 1602 году Альфонс де Ришелье осуществил свое намерение, уединившись в картезианской обители Гранд Шартрез под именем «отца Ансельма».
Поступок Альфонса привел мадам де Ришелье в отчаяние. Епископство, приносившее хотя и небольшой, но регулярный доход, грозило выскользнуть из рук ее семьи. Старший сын Анри не обнаруживал ни малейшего желания сменить светскую одежду на сутану. К тому же у него не было соответствующего образования. К счастью, у мадам де Ришелье был еще один сын — энергичный, находчивый, умный и образованный. Сюзанна де Ришелье умоляла Армана спасти семью от разорения. Хладнокровно взвесив все «за» и «против», маркиз дю Шиллу принимает предложение матери оставить светскую жизнь. «Да исполнится воля Божья! — сообщает он о своем решении дяде Амадору. — Я на все согласен ради блага церкви и славы нашей семьи». Как видим, будущий кардинал и министр уже в 17 лет обнаружил способность принимать важные решения в неожиданно меняющейся обстановке.
Ришелье оставляет академию Плювинеля и возвращается в Наваррский коллеж. Верховую езду и фехтование сменяют углубленные занятия теологией. Вместо маркиза дю Шиллу появляется аббат де Ришелье.
* * *
Новоиспеченный студент не намерен засиживаться на ученической скамье. Чрезмерно затянутый учебный процесс явно не соответствовал способностям и трудолюбию юного аббата. Параллельно с занятиями в коллеже Арман берет уроки теологии у известного в то время богослова Жака Эннекена, преподававшего в коллеже Кальви. Очень скоро он полностью переходит на самостоятельные занятия, которым отдается с редким прилежанием. В 1603 году юный аббат встречается с мастером полемики англичанином Ричардом Смитом, одним из самых широкомыслящих теологов своего времени.
То ли под влиянием Смита, то ли по внутреннему побуждению Арман задумывает устроить публичный теологический диспут в стенах Сорбонны. Блюстители академических канонов воспротивились намерению не в меру ретивого студента-аббата. Тогда Ришелье обращается с аналогичной просьбой в коллеж, где она встретила более благожелательный прием. В 1604 году (более точную дату не удалось установить ни одному из биографов кардинала) в Наваррском коллеже впервые в его истории состоялся открытый философско-теологический диспут, в котором самое активное участие принял и наш герой. Диспут удался, а его организатор и основной оратор получил первую, пока еще ограниченную академическими рамками известность.
К этому периоду жизни Ришелье относится одна полуанекдотическая история, описанная в мемуарах некоего Клода Куртена, современника кардинала.
Куртен рассказывает, что, изучая философию и теологию, аббат де Ришелье снимал часть дома в саду коллежа Сен-Жан-де-Латран, где садовником служил некий Рабле. Сорок лет спустя кардинал неожиданно вспомнил о том периоде жизни и приказал своему верному камердинеру Дебурне выяснить, что стало с садовником и двумя его дочерьми. В случае, если их удастся разыскать, камердинер имел указание доставить семью садовника во дворец. Дебурне исправно выполнил поручение хозяина, и в один прекрасный день всесильному министру представили насмерть перепуганного добряка Рабле с обеими уже немолодыми дочерьми и внуками, которые упали на колени и в один голос принялись умолять кардинала простить их, так как даже в помыслах своих, а не то что вслух, они не могли и подумать ничего дурного о Его Высокопреосвященстве.
Кардинал, снисходительно посмеиваясь над их простодушием, приказал всем подняться и обратился к старику Рабле:
— Вы не должны ничего опасаться. Скажите, милейший, вы не помните меня?
— Увы, добрый господин, — ответил все еще потрясенный Рабле. — Мы вас никогда не видели.
— А не помните ли вы молодого студента, — продолжал свой допрос Ришелье, — у которого наставником был господин Мюло, а камердинером — господин Дебурне, ваш земляк?
— О да, монсеньор, — вспомнил не подозревавший подвоха старик. — Они съели все персики в моем саду и не сознались в этом.
