Через десять минут он возвратился с толстым копьем, принадлежавшим ещё его деду. В дверях сарая для петушиных боев, где собралось почти полселения, стоял Пруденсио Агиляр. Он не успел защититься. Копьё Хосе Аркадио Буэндиа, брошенное с чудовищной силой и с той безукоризненной меткостью, благодаря которой первый Аурелиано Буэндиа в свое время истребил всех ягуаров в округе, пронзило ему горло. <…>
В народе это событие истолковали как поединок чести, но в душах обоих супругов остались угрызения совести. Однажды ночью Урсуле не спалось, она вышла попить воды и во дворе около большого глиняного кувшина увидела Пруденсио Агиляра. Смертельно бледный и очень печальный, он пытался заткнуть куском пакли кровавую рану в горле. При виде мертвеца Урсула почувствовала не страх, а жалость. Она вернулась в комнату, чтобы рассказать мужу о случившемся, но тот не придал её словам никакого значения. „Мёртвые не выходят из могил, — сказал он. — Всё дело в том, что нас мучит совесть“. Две ночи спустя Урсула встретила Пруденсио Агиляра в купальне — он смывал паклей запекшуюся на шее кровь…»
Всю жизнь его будет преследовать призрак убиенного Пруденсио — как в реальной жизни самого полковника Маркеса преследовал призрак Медардо Пачеко. «Ты, Габито, даже представить не можешь, — скажет он семилетнему внуку Габриелю, — чего стоит убить человека!»
Итак, довольно поскитавшись по стране, от Тихого океана до Карибского моря, от Западной Кордильеры до Сьерры-Невады-де-Санта-Марты, бабушка и дед будущего писателя в августе 1910 года обосновались в селении Аракатака. В том районе на северо-востоке Колумбии начиналась «банановая лихорадка» — американская корпорация «United Fruit Company» проводила экспансию, скупая и осваивая новые и новые территории под плантации бананов. С конца 10-х годов XX века до середины 20-х туда за шальными, как казалось, и огромными деньгами приезжали тысячи людей!..
Иные версии.
«Удивительно, но когда я посетил Барранкас в 1993 году, то есть восемьдесят пять лет спустя, о той истории ещё многие помнили, — рассказывает биограф Гарсия Маркеса, профессор Мартин в своей книге. — Версий много. Одно известно доподлинно: в понедельник девятнадцатого октября 1908 года, в последний день праздничной недели Пресвятой Девы Пилар, когда под дождём процессия жителей Барранкаса проносила по улицам статую Мадонны к церкви, полковник Маркес, респектабельный политик, землевладелец, застрелил молодого человека по имени Медардо. Он был племянником близкого друга полковника Маркеса, генерала Франсиско Ромеро. Никто не стал бы спорить с тем неопровержимым фактом, что полковник Николас Маркес был великим бабником, не пропускал ни одной юбки. И это, с одной стороны, не вязалось с его репутацией набожного, респектабельного человека, прекрасного семьянина, дорожившего честью и благополучием своей семьи. Но, с другой стороны, нельзя забывать о том, что латиноамериканское общество всегда как бы сквозь пальцы, с негласным, а порой и гласным одобрением и даже с восхищением относилось к похождениям настоящих мачо. Главное было — соблюсти внешние условия приличия. И не болтать».
Наиболее убедительная и правдоподобная версия прозвучала из уст Филемона Эстрады, родившегося в тот год, когда это произошло, и выслушавшего за свою жизнь сотни свидетельств. «Я застал его уже слепым, но с ясной памятью, как это бывает у стариков, — рассказывал профессор Мартин. — Он подтвердил, что Николас был отцом множества незаконных детей, постоянно стремился их делать и его не остановило ни то, что Медарда Ромеро была сестрой его старинного друга, генерала Ромеро, ни то, что она была хоть и хороша собой, но не очень молода, имела взрослого сына, воевавшего под началом полковника. Однажды вечером в бодеге на площади после нескольких стаканов полковник Маркес стал во всеуслышание хвастаться, что спит с нею. Слухи распространились по Барранкасу. Одни осуждали саму Медарду, другие — жену полковника Транкилину. „Оскорбления смываются кровью!“ — заявила она своему сыну. Молодой Медардо во время войны зарекомендовал себя великолепным стрелком, отважным воином. Он уважал полковника, но мать наседала, требуя возмездия за оскорбления её чести, и молодой человек однажды не выдержал и бросил Маркесу вызов, который тот воспринял неожиданно болезненно и даже при всех дал молодому человеку пощёчину. В день престольного праздника Медардо, в белоснежном костюме и шляпе, красивый, молодой, на которого заглядывались все девушки селения, подъехал к церкви и спрыгнул с коня. В одной руке у него был большой букет полевых цветов, в другой — зажжённая свеча, когда полковник крикнул ему: „Оружие при тебе?“ Медардо ответил, что нет. Тогда полковник вытащил пистолет и выстрелил в него два раза. Так рассказывали многие очевидцы. Старуха, жившая в соседнем доме, вышла на звуки стрельбы и, увидев, что произошло, сказала полковнику: „Всё-таки ты убил его“. — „Справедливость всегда торжествует“, — небрежно ответил полковник. „После этого, — продолжал свой рассказ Филемон Эстрада, — Николас Маркес с ещё дымящимся пистолетом в одной руке и с зонтом в другой спокойно пересёк улицу, перепрыгнул через ограду и удалился. Его посадили в тюрьму. Но его сын, молодой адвокат Хосе Мария Вальдебланкес, вскоре вызволил полковника оттуда. Главным аргументом защиты на процессе был следующий: „Медардо — незаконнорожденный и точно неизвестно даже, как его фамилия, Пачеко или Ромеро, а следовательно, неизвестно, и кто именно был убит возле церкви! — заявлял незаконнорожденный Хосе Мария Вальдебланкес. — Так что до выяснения обстоятельств дела арестованного необходимо освободить“. И его отца отпустили“.
А вот Ана Риос, дочь компаньона Николаса Маркеса, Эугенио, была уверена, что к трагедии приложила руку жена полковника, Транкилина, которая на самом деле оказалась не такой уж и транкила, спокойной и безмятежной. Ана рассказывала, что Транкилина была ревнива, зная о многочисленных связях мужа, переживала, особенно если об этом становилось известно посторонним. На какие только ухищрения она ни пускалась: и речной водой омывала порог дома, и лимонным соком опрыскивала комнаты, и к колдуньям обращалась… Медарда была вдовой, а вдовы в небольших городках и селениях являлись предметом особого внимания и сплетен. К тому же Медарда была моложе, хороша собой и богата — Транкилина почувствовала реальную опасность для своей семьи. Кто-то, не исключено, что и она, распускал слухи, что Медарда „слаба на передок и всем даёт“. Потеряв терпение, Транкилина заплатила мальчику, чтобы звонил на башне в колокола, вышла на улицу и закричала: „Пожар! Медарда горит!“ И через несколько секунд из дома вдовы выскочил Николас, застёгивая на бегу штаны.
