Кононенко с удивлением смотрел на Захарова. Тот вспотел, его глаза, вылезавшие из орбит, ничего и никого не видели. Он бросился к Кононенко. перед лицом которого зачернело дуло пистолета «Вальтер» и закричал фальцетом: «Застрелю, мерзавец, кто тебе должен расчищать дороги я, да?! Я сам ехал к вам на санях! Я – зам. комфронта!» В то же мгновение между ними появился представитель авиации генерал Николаенко. Он легко, левой рукой отстранил пистолет Захарова, а в правой руке держал раскрытую коробку папирос «Казбек». Поднеся коробку почти к самому лицу разбушевавшегося генерала, он спокойно и настойчиво твердил: «Не волнуйтесь, закурите папиросу, закурите, закурите!» Одновременно, левой рукой за своей спиной он сделал знаки Кононенко – уходи.
Вернувшись в свой домик, Кононенко застал там Буйко и начальника особого отдела корпуса Кобернюка. В нескольких словах рассказал им о «докладе».
«Не обращай внимания, – сказал Кобернюк, – я знаю этого ненормального еще с довоенного времени, он и тогда откалывал «номерочки». Словом, мы тебя в обиду не дадим. Приедет Белов, мы с ним поговорим по этому вопросу».
К вечеру приехали генерал Белов и начальник штаба полковник Грецов. Замкомфронта, после бурного скандала крепко спал, и генерал Николаенко подробно рассказал им о происшедшем.
Генерал Белов позвонил Кононенко и спросил: «Ну, как тебе понравился новый «бомбардировщик»?». С легкой руки Белова все в штабе корпуса стали называть генерала Захарова «бомбардировщиком». Но он принес корпусу куда больше несчастья и жертв, чем мог бы принести бомбардировщик.
Лишь позже, внимательно присматриваясь к поступкам, словам и действиям Захарова, Кононенко, как он пишет, понял, какой страшной злобой заполнено было все его существо, как дико ненавидел он людей. Злоба туманила его и так не весьма ясный рассудок. В его старой записной книжке о Захарове написано: «… он так обильно и плотно заполнен злобой, что никакие другие качества уже не могут в нем вместиться. Слава ко многим генералам приходит через горы трупов. Их славе всегда сопутствует смерть. Еще не было случая, чтобы генерал отказался от вручаемой награды из-за того, что его заслуга стоила в сотни раз больше жизней и крови, чем могла стоить. У меня всегда вызывало недоумение, как можно таким людям как Захаров и ему подобные, доверять и подчинять войска?».
Поздно вечером Кононенко был вызван к Белову. В его домике находилось все командование корпуса.
После неприятного и довольно продолжительного молчания, заговорил Захаров. Он сказал:
«Поставленная фронтом задача вам ясна, вы должны прорваться через Варшавское шоссе в тыл врага или умереть. И я вам скажу прямо: или героическая смерть на шоссе и герои в тылу врага, или позорная смерть здесь. Повторяю, такова задача Жукова, фронта, Ставки и самого Сталина. Меня прислали сюда, чтобы я заставил выполнить задачу любыми средствами, и, клянусь, я заставлю вас ее выполнить, я протолкну вас в тыл к немцам, хотя бы мне пришлось для этого перестрелять половину вашего корпуса. Вы должны прорваться в тыл врага с теми средствами, которыми сейчас располагаете. Вот почему здесь, на нашем Совете может идти речь лишь о том, как выполнить задачу, а не о том, что необходимо для ее выполнения».
Наступила опять тяжелая и продолжительная пауза, во время которой Захаров тяжело дыша, переводил взгляд своих свинцово-холодных глаз на каждого по очереди.
Но вот, он заговорил снова: «Я созвал вас сюда на Военный совет. Каждый должен обдумать решение и обоснованно доложить его. Помните никаких дополнительных средств усиления. У нас с вами нет времени заниматься ерундой. Даю пятнадцать минут на обдумывание и принятие решения. Можете курить!»
Он говорил, то повышая тон, то снижая его до шепота с каким-то змеиным присвистом, злоба кипела и клокотала в нем, он захлебывался ею. Стало ясно, что он приехал сюда не помогать, не организовывать снабжение, не предлагать какие-либо решения способствующие улучшению проведения боя и операции, а «проталкивать», грозить, расстреливать, посылать людей на верную гибель. Он и в мыслях не имел тщательную подготовку прорыва обороны немцев с последующим прочным закреплением образовавшейся бреши для обеспечения действий корпуса в тылу врага.
Через 15 минут Захаров сказал: «Товарищи командиры, время кончилось, разведчик, докладывайте ваше решение».
Глубоко вздохнув и смотря в глаза Захарову, Кононенко начал: «Товарищ генерал, я не верю в успех и возможность прорыва через Варшавское шоссе без танков и артиллерии, тем более, я не могу поверить, что после нашего прорыва можно будет закрепить образовавшуюся брешь и удерживать ее продолжительное время. Но поскольку вы поставили перед нами определенные условия, то у нас есть лишь одна возможность -прорваться в тыл врага, используя лесной массив на правом фланге восточнее деревень Лаврищево и Подберезье. Ночью в лесу немцы значительно ослабляют свою оборону, выводя часть сил для обогрева в ближайшие населенные пункты и в опорные пункты, расположенные у моста через реку Пополта и в лесу 2-3 км северо-восточнее. Днем же противник значительно усиливает здесь свою оборону. Есть также основание полагать, что лесной массив является местом стыка флангов 10-й моторизированной и 34-й пехотной дивизий. Исходя из сказанного, предлагаю следующее решение: силами 325-й и 239-й стрелковых дивизий с наступлением темноты прорваться через слабую оборону немцев в лесу, и выйдя на шоссе, закрепить фланги прорыва, перебросив сюда противотанковую артиллерию, производя минирование и завалы. Одновременно гвардейские кавалерийские дивизии корпуса, следуя во втором эшелоне за пехотой, используя лесной массив, завершат прорыв обороны противника севернее шоссе и быстро выйдут в тыл врага. Наши боевые порядки в настоящее время…»
Но Захаров не дал Кононенко закончить. Он закричал: «Да ты, сволочь, хочешь пройти в тыл противника за счет крови пехоты! Вон! Мерзавец! Застрелю! Вон!»
И снова Кононенко увидел в его руке «Вальтер», но Грецов поспешно вытолкнул его за дверь.
Утром стало известно, что на проходившем уже без Кононенко «Военном совете» под давлением Захарова было принято именно то решение, которое меньше всего обещало успех: прорыв осуществить с утра, по открытой местности, там, где корпус ближе всего подошел к Варшавскому шоссе.
Уже на рассвете следующего дня, после бессонной ночи, гвардия шла в атаку по глубокому снегу, с карабинами против танков, артиллерийского и минометного обстрела. Атакующих штурмовала и бомбила немецкая авиация, а прорывавшихся близко к шоссе героев немцы поливали градом пуль из пулеметов и автоматов. Атаки следовали одна за другой, шел штурм немецких опорных пунктов южнее шоссе, лилась кровь, гвардейцы несли большие потери, а успеха не было. Но кого интересовала кровь и жизнь солдат?
