Крестьяне не в первом поколении, в родной Мехре и ее окрестностях Лютеры пользовались вполне приличной репутацией. Эту фамилию мы встречаем в разных написаниях, что во времена, когда царила изустная традиция, а орфография еще не устоялась, было вполне обычным явлением. Вероятнее всего, основоположником рода следует считать человека по имени Лотар, образованному от французского Лотарь и восходящему, в свою очередь, к латинскому Лотарий. Это имя носили многие германские владетельные князья, в том числе император Лотарь Супплимбургский, правивший с 1125 по 1133 год и происходивший из саксонских сеньоров. Возможно, именно при нем предки Мартина и получили свое родовое имя. В дальнейшем оно видоизменялось, и случалось, что члены одной и той же семьи прозывались кто Лудер, кто Людер, а кто и Луидер. Сам Мартин подписывался поочередно как Лудер, Людер или Лотер. Лишь после 1517 года он окончательно остановился на известном нам написании своей фамилии и стал Лютером.
Жизнь у молодой пары складывалась нелегко. «Поначалу, — писал впоследствии Мартин, — мои родители жили очень бедно. Матери, чтобы прокормить нас, приходилось таскать на спине из леса вязанки хвороста. Они делали такие вещи, каких сегодня уже никто не стал бы делать». Тяжелой жизнью можно объяснить те суровые и одновременно распущенные нравы, которые царили среди рудокопов, придерживавшихся жизненного принципа: «Трудная неделя — веселое воскресенье». Большинство из них в выходной пропивали скудную выручку, заработанную днями тяжкого труда. И Ганс Лютер, как свидетельствует его сын, не избежал общей привычки. Правда, в отличие от многих других, он не впадал при этом в черную тоску и не лез драться, а, напротив, делался чрезмерно оживленным и разговорчивым, хотя в остальное время слыл человеком скорее мрачным. Воскресные развлечения, впрочем, нисколько не мешали ему оставаться суровым в отношениях с домашними, для которых он не признавал никаких «нежностей». Из рассказов Мартина мы узнаем, например, что однажды отец так отлупил его, что ему пришлось убежать из дома. Справедливости ради отметим, что подобные методы воспитания пользовались в те времена самой широкой популярностью, а в Германии больше, чем где бы то ни было. Да и мать Лютера, которую он превозносил за редкостную добродетель, без колебаний хваталась за плетку и стегала сына до крови за украденный орех.
Забияк в их крестьянской породе хватало. Родной брат Ганса Лютера (его звали так же, как старшего брата, а потому в официальных бумагах, чтобы избежать путаницы, его именовали Гансом-младшим) неоднократно представал пе-ред судом за особую любовь к потасовкам в трактирах и кабаках. То он неосторожно «поиграл» ножичком, то в кровь разбил кому-то физиономию, то треснул кого-то из собутыльников пивной кружкой по голове. Не лучше вел себя и Польдер, племянник Ганса, который тоже отличался задиристым нравом и, стоило ему напиться, немедленно лез в Драку.
Настало лето 1484 года, и привычная бедность Лютеров понемногу начала оборачиваться настоящей нищетой. Не исключено, что ее усугубило рождение младенца, связавшего Маргарите руки и лишившего ее возможности приработка. Наверное, до Лютеров дошли слухи о том, что неподалеку, в Мансфельде, всего в двух лье от Эйслебена, рудокопы жили немного лучше, чем здесь. Они решились бросить свою каморку в доме на улице Лонгю и попытать счастья в соседнем городе. В Мансфельде действительно сосредоточился тогда центр меднорудной добычи: руду добывали в окружавших город холмах и тут же, на месте, в новеньких плавильнях, превращали в металл. По внешнему виду город, наверное, напоминал современный бидонвиль — с единственной центральной улицей, беспорядочно застроенной домишками, число которых росло по мере того, как прибывали новые рабочие. Дворяне селились в цитадели, окружавшей графский замок, — он просуществовал здесь до самого 1944 года. Благородное сословие отнюдь не воротило нос от развивающейся промышленности. Прекрасно понимая, что от ее успеха зависит благополучие графства, оно, напротив, всеми силами старалось способствовать ее процветанию.
Эксплуатацией рудников занималась буржуазия, но в ее отношениях к рабочим прослеживалась определенная человечность, не допускавшая, чтобы люди трудились задаром. Вот почему наниматель Ганса Лютера, человек по имени Ганс Лютгих, оценивший усердие и ответственность нового работника, вскоре одарил его всяческими милостями и даже сделал совладельцем нескольких плавилен. Так Ганс Лютер из крестьянина и рабочего совершил переход в сословие бюргеров. Условия жизни рабочих в Мансфельде, конечно, оставались суровыми, но все-таки тот, кто умел и хотел работать, мог надеяться на лучшую долю.
Надо думать, что именно эта надежда да еще упорная вера помогли Лютерам продержаться первые годы, особенно трудные потому, что вскоре к маленькому Мартину добавились многочисленные братья и сестры. Лютеры обзавелись еще по меньшей мере четырьмя сыновьями и тремя дочерьми, — точнее историкам установить не удалось.
Наибольшая известность досталась на долю Якоба, который ближе остальных детей дружил с Мартином в детстве и поддерживал с ним тесную связь в дальнейшем. Два других мальчика умерли рано, а факт существования девочек стал нам известен благодаря именам их будущих мужей — зажиточных мансфельдских бюргеров Польдера, Макенрода и Кауфманна.
...Ранним утром Мартин отправлялся в школу. Сколько лет ему было в это время, неизвестно, однако сам он позже рассказывал, как кто-нибудь из старших брал его на руки и нес до школы и обратно. Разумеется, не следует думать, что так происходило каждый день, скорее всего, ему просто помогали преодолевать самые трудные участки пути, например в сильные морозы, или просто жалели, когда маленький Мартин особенно уставал. Да и здание школы располагалось буквально в нескольких шагах от отчего дома, на той же самой улице. Еще и сегодня в Мансфельде можно видеть оба эти здания — на одном красуется табличка «Школа Лютера», на другом — «Дом Лютера». Над дверью последнего выбиты инициалы Якоба Лютера, в свое время унаследовавшего дом от отца.
По какой программе учили в этой школе? Первым делом шли письмо и чтение, затем начиналась латынь — язык межъевропейского общения, язык традиции, язык высшего образования и духовной жизни вообще, которым пользовалась не только Церковь (лишь свободное владение латынью позволяло читать Писание и сочинения Святых Отцов, учебники богословия и официальные документы, издаваемые папой и епископами), но и судьи, адвокаты, медики и весь деловой мир. В течение первого года обучения дети корпели над склонениями и спряжениями, разбирали простые и вместе с тем поучительные тексты: десять заповедей, ежедневные молитвы.
