Как-то, в холодные зимние дни 1906 года, соседний с Хунанью уезд Пинсян провинции Цзянси, отстоящий от Шаошани всего на каких-то 440 ли, охватило восстание, поднятое тайным обществом «Хунцзян» («Общество благоденствия»). Это общество, являвшееся отделением мощного союза «Хунмэн» («Красное братство»), имело отделения во многих провинциях Южного и Юго-Восточного Китая. Особенно активно оно действовало как раз на границе провинций Хунань и Цзянси, между Шаошанью и Пинсяном. Целями его являлись свержение чужеземной маньчжурской династии Цин, завоевавшей Китай во второй половине XVII века, и восстановление поверженной китайской династии Мин (не случайно оно входило в «Красное братство», ведь красный цвет, как мы уже знаем, — цвет Будды Милофо, покровителя Минской династии). Общество имело тесные связи с другими тайными организациями, такими как «Гэлаохуэй» («Общество старших братьев»), «Тяньдихуэй» («Общество неба и земли»), «Саньдяньхуэй» («Общество трех точек») и, конечно, со знаменитой «Саньхэхуэй» («Триадой»). Члены общества, или иначе «Братства меча», были объединены особым, религиозным, ритуалом, скрытым от непосвященных. Они обязаны были помогать друг другу в любых ситуациях, верили в магические даоские и буддистские заклинания, а также в шаманство и колдовство и практиковали боевые искусства, считая, что серия физических и дыхательных упражнений ушу и цигун делает их неуязвимыми.
Именно это общество и восстало в Пинсяне, открыто провозгласив свои цели в двух лозунгах: «Свергнем династию Цин, восстановим династию Мин» и «Уничтожим богатых, поможем бедным». Слух о восстании быстро распространился по соседним уездам Цзянси и Хунани. Вооруженные саблями, копьями и мечами восставшие в течение десяти дней терроризировали округу, нападая на дома «тухао» и грабя «лешэнь» (зажиточных сельских грамотеев-чиновников и учителей, дословно — «злые грамотеи», в отличие от «хороших», незажиточных, сельских интеллектуалов — «шэньши»). Они отбирали у более или менее имущих крестьян деньги и продовольствие и устраивали в их домах дикие оргии. Правда, часть награбленного все же раздавалась беднякам. Через десять дней бунт подавили правительственные войска, но местные жители долго еще не могли опомниться. Спустя много лет об этом восстании вспомнил уроженец уезда Пинсян, один из основателей КПК и главный соперник Мао Цзэдуна в борьбе за власть Чжан Готао, девятилетним мальчиком (почти ровесником Мао) оказавшийся в эпицентре событий. Хотя в глубине души Чжан и сочувствовал бунтовщикам, но пережитый им в детстве страх заставил его нарисовать ужасающую картину:
«По дороге в обоих направлениях куда-то торопились люди с вещами и без вещей. Но мы, трое ребят, не замечали ничего особенного. Пройдя пять ли, мы дошли до небольшого магазина… Управляющий магазином считал, что в такое неспокойное время нам нельзя ходить одним. А так как ему не на кого было оставить магазин, чтобы проводить нас [домой], он предложил нам остаться поесть и переночевать. Мы этому были только рады.
Примерно в середине ночи несколько пьяных верзил с саблями стащили нас с кровати и поставили на прилавок. Мы мгновенно очнулись от сна, как только увидели, что они угрожают нам саблями. „Принесем в жертву этих трех мальцов и выкрасим наши боевые стяги их кровью!“ — говорили одни. „Неплохо бы на них и сабли испытать!“ — говорили другие. „Не надо их убивать. Свяжем их и увезем, и пусть семьи выкупят их за солидную сумму“, — предлагали третьи. Управляющий пытался спасти нас. Он умолял их позволить отослать нас спать и обещал им дать вина, еды — всего, что есть в магазине. Как мы узнали позже, он принадлежал к той же шайке и потому его слова возымели действие. Пошумев еще немного, они ушли, и мы вернулись в спальню. Испуг постепенно прошел, и мы вновь погрузились в сон»18.
Аналогичные мятежи случались и в других местах, даже в столице провинции Хунань, городе Чанше. Мао Цзэдун рассказывал Сноу, как поразила его однажды группа беженцев, торговцев из Чанши, оказавшихся в Шаошани. «Мы спросили их, почему они бегут. Они рассказали нам о большом восстании в городе. В тот год был жестокий голод, и тысячи людей в Чанше не имели еды. Голодающие послали делегацию к городскому губернатору, умоляя его о помощи, но он высокомерно ответил: „Почему у вас нет еды? В городе сколько угодно еды. У меня ее всегда достаточно“. Услышав его ответ, народ страшно возмутился. Были проведены митинги и организована демонстрация. Люди атаковали маньчжурский ямэнь [присутственное место], сломали флагшток, символ власти, и изгнали губернатора»19. А вскоре и в самой Шаошани подняли мятеж члены «Общества старших братьев». Через некоторое время взбунтовались и остальные шаошаньские бедняки. Они потребовали помощи от богатых крестьян и начали движение под лозунгом «ешьте рис бесплатно». «Мой отец, — вспоминал Мао Цзэдун, — был торговцем рисом и, несмотря на его недостаток в нашем районе, вывозил в город много зерна. Однажды отправленный им рис был захвачен бедными крестьянами, и гнев его не имел границ. Я не сочувствовал ему. В то же время я считал, что действия крестьян тоже были неправильными»20.
Бунты жесточайшим образом подавлялись. В Чаншу прибыл новый губернатор, который немедленно издал приказ об аресте главарей восстания. Многие из них были обезглавлены, и их головы выставлены на шестах в назидание будущим «бунтарям». Были брошены войска и против «старших братьев», действовавших в Шаошани. Их вождь по имени Пан-каменщик был пойман, и ему тоже отрубили голову.
Казни в Китае были публичными. На преступников надевали белые безрукавки с черными иероглифами, означавшими «бандит» или «убийца», скручивали руки за спину и затем в открытых повозках возили по городу или деревне. Впереди шли солдаты с ружьями или саблями. По обеим сторонам процессии толпился народ. Многие сопровождали повозку во все время пути. Повозив таким образом приговоренного, солдаты в конце концов сбрасывали его с повозки на площадь, запруженную толпой. Один из солдат, отдавая свою саблю товарищу, подходил к преступнику и становился перед ним на колени. Он кланялся обреченному на смерть человеку, прося простить его за то, что должен был с ним сделать. Тем самым ограждал себя от потенциального возмездия со стороны души будущей жертвы. Ритуал давал возможность и смертнику «сохранить лицо»: ведь напоследок ему оказывали дань уважения. Наконец осужденного ставили на колени, и солдат, взяв назад свою саблю, быстрым ударом отсекал ему голову. После этого публика расходилась. Деревенская жизнь была небогата событиями, и такое зрелище, как публичная казнь, вызывало неподдельный интерес. Особенно ценилось, если осужденный во время шествия проявлял храбрость: пел песни или выкрикивал лозунги. Тогда кто-нибудь в толпе обязательно с одобрением говорил: «Хао! Хао!» («Хорошо! Хорошо!»)[5]. Иногда головы казненных не выставлялись на шестах, а вывешивались на столбах в наскоро сбитых небольших четырехугольных ящиках без боковых стенок — на всеобщее обозрение.
