Привлекательность воскресенья для команды увеличивается еще и тем, что в этот день дают пудинг, или, как его называют, «тесто». Это не более чем мука, заваренная кипятком и приправленная патокой. Несмотря на липкость и темный цвет, пудинг считается деликатесом, да и на самом деле составляет приятное разнообразие к соленой говядине и свинине. Многие ненавистные капитаны искупали зверское обращение с командой только тем, что в обратном рейсе давали «тесто» два раза в неделю.
На некоторых судах воскресенье сделано днем учения и религиозной службы, но наша команда состояла сплошь из одних богохульников, от капитана до самого зеленого юнги, и поэтому не приходилось ожидать чего-нибудь большего, чем непритязательный отдых и спокойное развлечение разговорами.
Несколько дней мы шли в бакштаг, используя пассат, и так продолжалось до понедельника
22 сентября. Выйдя на палубу утром в семь склянок, мы увидели, что вахта на мачтах обливает паруса водой, а по корме — черное двухмачтовое судно клиперной постройки, шедшее за нами. Мы сразу принялись за работу и поставили всю парусину, какую только можно, используя в качестве лисель-спиртов даже весла. Мы не переставали смачивать паруса из подтянутых к топам ведер. Так продолжалось до девяти часов, когда пошел моросящий дождь. Незнакомое судно не прекращало преследования, и всякий раз, как только мы меняли курс, чтобы идти фордевинд, оно делало то же самое. Капитан следил за ним в подзорную трубу и сказал, что наш преследователь вооружен, полон людей и не показывает флага. Мы продолжали идти фордевинд, зная, что имеем при этом наилучший ход, а клипера быстрее всего идут круто к ветру. У нас было еще одно преимущество — дул легкий ветер, и мы поставили больше парусов, неся брамсели и бом-брамсели на фоке и гроте и еще десять лиселей, в то время как на неизвестном судне смогли добавить только гаф-топсель. Утром оно несколько приблизилось к нам, но когда пошел дождь и ветер еще более ослабел, начало отставать. Вся наша команда оставалась на палубе до самого вечера, и мы привели в готовность огнестрельное оружие. Но нас было слишком мало, и вряд ли мы могли бы что-нибудь сделать, если бы наши опасения подтвердились. К счастью, ночь оказалась безлунной и на редкость темной, так что, погасив все огни и изменив курс на четыре румба, мы надеялись ускользнуть. Мы даже не подсвечивали нактоуз и держали по звездам, сохраняя все время абсолютную тишину. На рассвете горизонт был совершенно пуст, и мы легли на прежний курс.
Среда, 1 октября. Пересекли экватор по западной долготе 24°24'. Теперь в соответствии со старинным обычаем я получил право называться сыном Нептуна и немало радовался, что заслужил сей титул без той неприятной церемонии, которую приходится претерпевать столь многим. Единожды перейдя экватор, вы уже навсегда освобождаетесь от этого обряда и получаете все права подстраивать разные шутки новичкам. Если на судне нет пассажиров, сия традиция соблюдается теперь лишь в редких случаях, но когда таковые имеются, всегда бывает много веселья и развлечений.
По прошествии некоторого времени все матросы убедились в том, что второй помощник по имени Фостер — самый пустой и неосновательный человек, да и как моряк тоже плох, и что капитан крайне недоволен им. А права капитана в подобных случаях хорошо известны, и все мы предвидели неприятности. Фостера (которого называли мистером только благодаря его должности) можно было считать моряком лишь наполовину, так как прежде он ходил только в короткие рейсы, оставаясь в промежутках между ними подолгу на берегу. Его отец владел некоторым капиталом и намеревался дать сыну порядочное образование; однако вследствие лености и неспособности к учению его пришлось отдать в морскую службу, но и там он преуспел ничуть не больше. К тому же, в отличие от многих других бездельников, этот человек совсем не обладал качествами моряка; он, как говорится, был слеплен не из того теста. Фостер зачастую пускался в долгие рассуждения с командой, наговаривал на начальство и шутил с юнгами, то есть всячески подрывал дисциплину. Подобное поведение всегда подозрительно для капитана и в конце концов не одобряется даже самими матросами. Они скорее предпочитают энергичного и требовательного помощника, который умеет держать дистанцию, но относится к команде по-человечески. Среди прочих дурных привычек Фостер имел обыкновение спать на вахте и, застигнутый однажды капитаном, получил предупреждение, что в следующий раз будет отстранен от должности. Для того чтобы помешать ему спать на вахте, капитан приказал убрать с палубы клетки для кур. Сам капитан никогда даже не присаживался, будучи на палубе, и не позволял этого помощникам.
На вторую ночь после прохождения экватора наша вахта стояла с восьми до двенадцати, и последние два часа был мой черед на штурвале. Всю ночь налетали легкие шквалы, и капитан велел мистеру Фостеру, командовавшему нашей вахтой, смотреть в оба. Встав за штурвал, я вскоре увидел, что помощник совсем осовел и в конце концов улегся на световой люк и крепко заснул. Вскоре на палубу тихо поднялся капитан и встал рядом со мной, поглядывая на компас. Помощник все-таки почувствовал его присутствие, но сделав вид, что ничего не замечает, начал потихоньку напевать и насвистывать, стараясь показать, будто совсем не спал; потом, не оглядываясь, пошел на шкафут и скомандовал поставить грот-бом-брамсель. Повернувшись, чтобы идти обратно на ют, он изобразил удивление при виде капитана. Но это притворство не помогло. Капитан без долгих отлагательств тут же принялся за него и устроил отменнейший разнос в наилучшем морском стиле: «Ах, ты, подлец никчемный! Погляди на себя — ведь ты не человек, не моряк, ты хуже юнги и хуже последнего отиралы. Да что там! На корабле ты просто бревно! Соли своей и то не отрабатываешь!» За этим последовали еще более изысканные перлы из морского лексикона. По окончании сей проповеди бедняга был отослан в свою каюту, а остаток вахты капитан отстоял сам.
Утром, когда отбили семь склянок, всю команду собрали на палубе и объявили, что Фостер больше не помощник капитана и мы сами можем избрать из своего числа второго помощника. Подобное довольно часто практикуется капитанами, и они поступают весьма благоразумно, так как матросы в таких случаях чувствуют себя как бы хозяевами положения, и это льстит им, хотя собственная их участь остается неизменной — повиноваться и не более. Как обычно в подобных случаях, наша команда отказалась принять ответственность в выборе человека, на которого мы уже не смогли бы потом жаловаться. Поэтому решение оставалось за капитаном. Он избрал энергичного и сметливого молодого матроса, родившегося на берегах Кеннебека и уже сделавшего несколько рейсов в Кантон. О его производстве было объявлено в таких выражениях: «Я выбрал Джима Холла, он будет вторым помощником. А ваше дело простое — повиноваться ему так же, как мне. Да не забудьте, теперь он мистер Холл».
