Соседями по лестничной площадке на этаже также были разные люди. Хорошо я знал только семью Кошелевых, у которых была огромная личная библиотека, и я был постоянным её пользователем. Знал я и другую семью в этой квартире — очень важную черноволосую пару. Муж, видимо, был каким-то большим начальником, а жена всегда в пёстром шёлковом халате восточного типа сидела дома и постоянно просила меня сбегать купить хлеб либо принести воды из колонки, что во дворе. Благо я был в то время довольно крепким пацаном и с двумя полными вёдрами воды легко взбегал на пятый этаж. И каждый раз она одаривала меня яблоком, лимоном или апельсином, которые горкой в любое время суток находились на столе в вазе. Это для меня было невиданной роскошью и ещё долгое время служило критерием богатства.
Рассказывая о соседях, я неслучайно упоминаю их национальность. Тогда для нас это было совершенно неважно. Этим я хочу показать, как уживались и дружили люди разных национальностей и культур. Никогда никаких ссор на этой почве, никаких проблем не было. Но случались необъяснимые для меня события с национальной окраской. Например, я был очевидцем ситуации, когда средь белого дня от клуба обувной фабрики группа молоденьких солдат — по виду русских — бежала в сторону асфальтового завода, а за ней гналась толпа мужчин-грузин, которые швыряли булыжники в этих солдат, догнали их и, окружив, забили камнями. Кончилось всё тем, что неподвижные тела солдат пошвыряли в кузов грузовика и куда-то увезли. Что послужило причиной такой средневековой расправы, я не знаю.
В сталинке мы жили с 1949 по 1953 год, существовали на нищенскую зарплату матери, никакого пособия за сгинувшего на войне мужа и отца не получали. И если бы не питание в детском саду, то неизвестно, чем бы всё закончилось. До третьего класса я, как и другие дети работников детского сада, состоял на довольствии детского сада, и за нас наши родители платили деньги как за воспитанников. Для нас специально в одной из комнат по этой причине было отведено место.
С бабушкой Шушаной (матерью моего отца) связи мы не поддерживали, но редчайшие встречи всё же бывали. Последний раз я её видел где-то в 1952 или 1953 году. И хотя на Авлабаре мы бывали не раз и после 1953 года (там жили Мария и Соломон Кевлишвили с тремя сыновьями, с которыми мать дружила ещё со времён нашего проживания в доме бабушки Шушаны), но к ней почему-то не заходили.
Детский сад был ведомственным, принадлежал обувной фабрике. Мать работала в нём воспитателем ещё до войны и продолжила там работать сразу же по возвращении из Тихорецка в Тбилиси в конце войны. Её восьмилетнее образование выделяло её среди других воспитателей, большинство которых не имело и этого. Моя мать была замечательной рассказчицей и неплохо могла излагать свои мысли на бумаге.
В какой-то период, измучившись переезжать, меняя один угол на другой, мать уволилась и собралась навсегда уехать в Тихорецк. Но что-то не сложилось, и она вынуждена была устроиться на обувную фабрику, так как её место в детском саду уже было занято. Но, как только там появилась вакансия, заведующая Кето Николаевна Гедеванишвили тут же взяла её снова к себе в детсад воспитателем, и только в конце 60-х годов мать сменила работу воспитателя на должность завхоза. Детский сад был русскоязычным (только одна группа была грузинской), и коллектив был очень дружным, всегда вместе отмечали праздники, помогали, выручали и поддерживали друг друга.
Как ведомственное учреждение, детсад очень хорошо обеспечивался за счёт профсоюзных и фабричных денег и, поскольку до 1954 года не имел своей дачи, позволял себе каждое лето выезжать в различные санаторно-курортные места Грузии. Право выбора места для летнего отдыха детей принадлежало заведующей. Для этого за несколько месяцев до лета в выбранном месте арендовали подходящие дома. Естественно, сотрудники детского сада брали с собой своих детей и жили семьями (некоторые брали и мужей, а порой и других родственников) в снимаемых домах вблизи детсадовской дачи. Жили так и мы с матерью, и это позволило мне, уже школьнику начальных классов, побывать во многих курортных местах Грузии, среди которых особо выделялся Боржомский район со своими рассеянными по склонам гор деревушками.
Детский сад имел грузовичок-полуторку, на котором сотрудники свободной смены почти каждую неделю, а то и чаще, совершали различные поездки: то на природу — на коллективный пикник, то в какой-нибудь райцентр, например Боржоми или Гори, чтобы прикупить для себя что-нибудь из курортного ассортимента, например, фосфорные бусы, которые, напитавшись дневным светом, в темноте «горели синим пламенем». Тогда никому в голову не могло прийти, что этот неземной свет смертельно опасен.
Нередко таким же образом посещались и различные местные достопримечательности. Например, источники «железной» воды в Цагвери. Так называли минеральную воду в многочисленных родниках этой горной деревушки. Ездили и к Сурамской крепости, расположенной недалеко от города Хашури. На её развалинах местные жители рассказывали легенду о красивом юноше, который пожертвовал собой, согласившись, чтобы его замуровали в кладку при строительстве этой крепости, ибо, по предсказанию гадалки, без такой жертвы строящиеся стены крепости будут разрушаться. Легенда гласит, что действительно, после того как юношу замуровали, крепость была достроена и стояла века. В подтверждение этого события посетителям указывали на одно из пятен на стене крепости, где якобы был замурован юный Зураб.
Интересно, что среди прочих Боржомский район выделялся своей природой, редкими, красиво расположенными деревушками, имеющими «поющие» названия — Цеми, Цагвери, Мзе да Мзе, Бакуриани! Уже будучи в солидном возрасте, я посмотрел фильм «Аватар» и, сидя в кинозале в стереоочках, вспоминал именно окрестности Боржоми: высокие голубые горы с шапками снега, поросшие могучими соснами и елями, глубокие пропасти и ущелья, расположившиеся на крутых склонах гор в голубой дымке деревушки, связанные узкоколейкой, по которой дважды в день от Боржоми до Бакуриани, туда и обратно, бегала «кукушка» — маленький паровозик с такими же маленькими вагонами.
На станциях «кукушку» встречали толпы местных жителей, в основном мальчишки, которые с криком и гамом предлагали свой товар пассажирам-дачникам, снимавшим комнаты и даже целые этажи в деревенских домах на летние месяцы. Кстати, эти дома были деревянные, — но не из бруса, — почти всегда двухэтажные, с большими верандами на каждом этаже. Как правило, вторые этажи сдавались на лето дачникам.
На станциях шла торговля, в основном холодной родниковой водой («цхенис цкали»), местными фруктами, из которых запомнилась черешня, умело навитая черенками на палки длиной до метра; продавали трости, изготовленные из ветвей кизилового дерева, с выжженными по всей поверхности узорами, а также жвачку под названием «кеви» из сосновой живицы. Каким способом её делали для продажи, я не знаю, но мы, мальчишки, кеви делали простым разжёвыванием живицы, и это было, оказывается, очень полезно для зубов. Торговали здесь яблоками, грушами (панта), алычой, которые собирались в местных лесах, а ещё сыром и лепёшками.
