Мария Савельева - Федор Сологуб

В 1882 году Тетерников окончил институт. Выпускники решили поехать на Лахту — в дачную местность на берегу Финского залива, чтобы «спрыснуть» аттестаты. Федор Тетерников не пил ни вина, ни пива, и отказ его был предсказуем. Но девятнадцатилетнему учителю будущее рисовалось уж слишком пессимистично.

— Что праздновать? — сказал он товарищам. — В институте хотя какая-то цель была — получить аттестат… А теперь? Попадешь в какую-нибудь глухую дыру… сопьешься или на дуре женишься.

Тетерников как будто предчувствовал ту сводящую с ума провинциальную атмосферу, из которой соткется вскоре «Мелкий бес» и которая породит «Тяжелые сны». Ему, впрочем, и предчувствовать ничего не надо было: мелкий бес уже жил внутри его. Десять лет провинциальной жизни действительно стали для писателя кошмаром — без литературных перспектив, без достойного общества, под усилившимся гнетом семьи, которую молодой учитель брал с собой на место службы. Об отвращении Сологуба к глухой провинции, которое он вполне разделил с Чеховым, широко известно. Менее известен тот факт, что молодой учитель, уроженец Петербурга, не только не хлопотал о возможности остаться в столице, о чем просили другие (например, тот же Иван Попов), но, по словам некоторых современников, и не желал этого. Садомазохизм, привитый еще детскими обидами, заставлял Сологуба идти навстречу своему страху.

Расставание с «бабушкой». — Первая публикация. — Дело об изнасиловании служанки. — Прототип Передонова. — Бюрократические условности. — Брат и сестра Тетерниковы

Федор Сологуб известен как мистик, выдумавший землю Ойле и множество других волшебных образов, как отстраненный от внешней жизни, замкнутый в себе человек. Однако мало кто еще из русских писателей в своей нелитературной жизни отдал так много сил альтруистическим задачам. В молодые годы он пытался развивать культурные начинания провинциальных городов, где работал учителем, потом — после женитьбы на Анастасии Чеботаревской — участвовал в различных собраниях, объединениях, читал лекции… Сологуб постоянно ставил перед собой сверхцели и, вероятно, устав от них, переносился в фантастический мир своей поэзии. Общественная и литературная деятельность в его жизни были четко разделены. А как еще объяснить тот факт, что в текстах этого талантливого и увлеченного своим делом учителя практически не отражена работа педагога в классе?

После окончания Учительского института в 1882 году Федор Тетерников получил назначение в городок Крестцы Новгородской губернии, где служил три года, следующие четыре года работал в Великих Луках Псковской губернии, потом три года в Вытегре Олонецкой губернии (ныне город на территории Вологодской области) — в общей сложности прожил в провинции десять лет. Одним из главных стимулов прилежной учебы в институте для Тетерникова было желание освободить мать от тяжелой работы «прислугой за всё», поэтому и мать, и сестру молодой учитель Федор Кузьмич, получающий отныне оклад в 50 рублей, привез с собой в Крестцы. «Бабушка» Галина Ивановна в это время писала Федору и его матери жалостливые письма: «Господи, какая сделалась страшная тоска, когда я пришла домой, проводив вас, я думала, что я с ума сойду, пустота, тишина… я беспрестанно плачу» (сентябрь 1882 года), «Я осталась без вас как мученица…» (спустя более месяца). Она старалась растрогать Федю: «Я не мать твоя, но я люблю тебя больше матери». Судя по переписке, мать в это время высекла Федора, несмотря на то, что он уже занимал должность учителя. Галина Ивановна притворно сочувствовала крестнику, подливая масла в огонь: мол, если город узнает об этом гнусном поступке, на вас будут смотреть как на дикарей. В не опубликованном при жизни автора цикле «Из дневника» и в редких автобиографических записях Сологуба содержится множество эпизодов публичных наказаний: главным страхом для него становится прилюдный позор.

Через год после отъезда Тетерниковых Галина Ивановна тяжело заболела. Последнее ее письмо «внуку», хранящееся в архиве Сологуба, написано не ее почерком и содержит по-детски наивные орфографические ошибки. Текст его объясняет, почему письмо написано под диктовку: «Надо тебе сказать то, что бабушка твоя изображает теперь руину, правая рука не дозволяет теперь взять ни пера, ничего, правая нога отказывается ходить… удовольствия жизни моей довели меня совершенно до разрушения». Барыня не скрывала своей былой порочности. А после смерти Галины Ивановны ее сын, Михаил Агапов, написал Федору Тетерникову, что названый «внук» — единственный, кто «может от сердца отозваться о маме». Не очень-то хорошим она была человеком, если больше никто не сожалел о ее кончине.

Поступив на службу, начинающий педагог Федор Кузьмич Тетерников так растерялся, что понял — без помощи и советов бывших наставников, директора Учительского института Сент-Илера и особенно учителя Латышева ему не обойтись, и вступил с ними в переписку. Первое письмо Латышеву Тетерников написал анонимно, но оно пленило известного педагога своей простотой и искренностью — и тот продолжил диалог. Получив письмо с подписью, Латышев вспомнил бывшего ученика, а через несколько лет, в 1888 году, запросил его фотографическую карточку и, подобно многим, удивился тому, как быстро постарел Тетерников. Некоторые из писем к бывшему учителю написаны на линованных листах из школьных тетрадей — на таких же позже, по воспоминаниям Зинаиды Гиппиус, был написан роман «Мелкий бес».

Теперь в обязанности Тетерникова входило постоянное общение с людьми. Вносить свежую струю в школьную рутину оказалось совсем непростым делом. Для себя девятнадцатилетний педагог ждал «умственной пищи», а сталкивался в основном с грубыми и неразвитыми людьми. Как писал он впоследствии, у среднего выпускника Учительского института было еще слишком мало опыта жизни и силы характера, чтобы справляться со своими задачами: люди в северном климате к такому возрасту очень незрелы. Сам Федор Кузьмич был, безусловно, именно таким северным, холодным человеком, но всегда мечтал о южных странах, где неистово пляшет у моря нагая королева Ортруда, где прекрасные юноши вступают в смертельные схватки. Русские провинциальные необоримые снега его угнетали. Корней Чуковский однажды подметил: «О снеге у него нет ни одного стихотворения, а о жаре столько, будто он аравийский поэт». Нет снега в поэзии Сологуба потому, что нет нашей, здешней реальности, а если и есть, то магически преображенная.