Добрые люди не дали умереть с голоду бездомному и беспомощному скитальцу. Гульдберг, Вейсе и некоторые другие, сложившись, составили известную сумму, на которую Андерсен мог жить некоторое время. Ему выдавали 16 риксдалеров (12 рублей) в месяц. За эти деньги ему удалось получить у хозяйки дома, где он жил раньше, большую пустую комнату без окон и обед. Андерсен был несказанно рад этому новому своему жилищу. Хозяйка потребовала сначала 20 риксдалеров (15 рублей), и, прежде чем она согласилась на 16 риксдалеров, он успел вынести немало горя. Его огорчала не столько возможность остаться без крова, сколько перспектива расстаться с хозяйкой, к которой юноша уже сильно привязался и на которую смотрел как на мать. Его мягкое сердце располагалось сразу решительно ко всем, с кем сводила его судьба.
Итак, он поселился у этой женщины, но платил ей все свои деньги. Она посылала его иногда с каким-нибудь поручением и за это давала ему 19 пфеннигов в месяц. На них он покупал себе бумагу и старые книги. Без платья Андерсен продолжал обходиться точно так же, как и прежде. За это время круг его знакомых очень расширился. С одной стороны, он приобретал знакомства через Сибони, а с другой, – через Гульдберга и старую свою знакомую г-жу Лунд, замужнюю даму, жившую в Копенгагене. Это была та самая девочка, которая ласково обращалась с ним во время его пребывания в конфирмационной школе. Познакомился он, между прочим, с профессором Нирупом, но этим знакомством обязан был только самому себе. Узнавши, что Нируп сын крестьянина и учился в Оденсе, Андерсен без церемонии явился к нему и объяснил, что он тоже из Оденсе. Старый ученый заинтересовался своеобразным характером мальчика. Он позволил ему брать книги из своей библиотеки; «только с тем, чтобы снова ставить их на место» – говорил он. Андерсен исполнял это правило, и таким образом под руками его очутилось целое богатство. Это было для него большой радостью, но скоро испытал он новое удовольствие. Гульдберг познакомил его с актером Линдгреном, который начал готовить его к сцене. Они вместе изучали несколько ролей простаков и смешных слуг. Эти роли были, вероятно, по плечу Андерсену, но он ими не удовольствовался и вздумал выучить большую трагическую роль Корреджио из какой-то драмы. В один прекрасный день он с жаром продекламировал ее перед актером. Линдгрен с улыбкой потрепал его по плечу и сказал: «У вас есть чувство, но едва ли из вас выйдет актер. Один Бог знает, что из вас выйдет. Скажите Гульдбергу, чтобы он научил вас латыни. Латынь поможет вам сделаться студентом». Эта мысль показалась Андерсену очень странной и совершенно новой. Тем не менее он поговорил об этом с Гульдбергом, и тот нашел ему дарового учителя латинского языка. Кроме драматического искусства Андерсен имел возможность познакомиться также и с танцевальным. Здесь помог ему танцмейстер Дален, в доме которого он был принят. Жена Далена была талантливая актриса и добрая женщина, так что Андерсен очень приятно проводил у них время. Он поступил в танцевальную школу Далена, но танцевальное искусство не пошло на лад. Андерсен оказался к нему неспособен. Тем не менее в качестве ученика школы Далена он имел доступ за кулисы и часто посещал театр. Этого было достаточно для его счастья. Время от времени он исполнял какую-нибудь выходную роль, и одно то, что он появлялся на сцене, приводило в восторг маленького мечтателя. Его имя стояло несколько раз в афише, и это тоже было для него источником великих радостей.
Между тем время шло, а средства Андерсена не увеличивались. Платье его окончательно износилось, сапоги развалились. Он часто голодал и сильно мерз в своем худеньком платье, но это не мешало ему чувствовать себя счастливым. Его поддерживала твердая вера в Бога, в людей и в свои силы, а фантазия окрашивала весь мир в самые радужные цвета.
Года через два к юноше вернулся голос. Его взяли в хоровую школу, которая была при театре. Это позволило ему еще чаще бывать на сцене. Он жил в театральной атмосфере, бредил театром и артистической карьерой.
Между тем его латинские книги были в полном загоне. Он беспрестанно ходил в театр, где у него постоянно бывали даровые места, и раз от разу забывал про латинскую грамматику, повинуясь исключительно влечению своего сердца, говорившего ему, что латынь скучнее театра.
Когда Гульдберг открыл этот грех юного Андерсена, он очень рассердился и сделал ему строжайший выговор, который совершенно ошеломил нашего беспечного фантазера. Первый раз в жизни довелось ему услышать подобное внушение.
Выговор Гульдберга до некоторой степени подействовал. Андерсен стал заниматься латынью, но не особенно прилежно, так как начал писать комедию, щедрой рукой заимствуя материал из своих любимых авторов. Жена поэта Рабека, которой он прочел свое произведение, заметила ему во время чтения: «Но ведь у вас целые сцены взяты целиком у Ингемана и Эленшлегера». – «Да, но они так восхитительны!» – наивно ответил Андерсен и продолжал свое чтение.
Та же г-жа Рабек однажды шутя назвала его поэтом. Это было, когда он собирался идти от нее к г-же Кольбьернсен, а она дала ему букет роз со словами:
– Г-же советнице будет, конечно, очень приятно получить цветы из рук поэта.
Слова эти произвели на Андерсена необыкновенно сильное впечатление и глубоко запали ему в душу, так как он принял их за чистую монету, а поэтом его назвали первый раз в жизни.
Эта фраза г-жи Рабек хорошо рисует отношение к Андерсену копенгагенских дам. Его живость, чудачество и большие претензии, которые он в простоте душевной выражал совершенно открыто, забавляли многих. Над ним смеялись и дали ему в шутку прозвание «маленького декламатора». Андерсен был настолько наивен, что не всегда умел отличить насмешку от правды, но иногда его самолюбие сильно страдало.
Одной из лучших его знакомых того времени была старушка Юргенсен, умная, тихая и очень добрая женщина. Андерсен находил у нее ласку и участие. Ее беседа была очень занимательна и приятна. Она любила вспоминать старину и часто рассказывала о ней своему юному другу. Андерсен читал ей, между прочим, свою детскую комедию. Это была слабая и вполне несамостоятельная попытка. Тем не менее, прослушав комедию до конца, старушка сказала самым серьезным тоном:
– Может быть, вы такой же поэт, как Эленшлегер; лет через 10, когда я умру и буду уже в могиле, вспомните обо мне.
При этих словах Андерсен почувствовал такое волнение, что слезы навернулись у него на глазах, но воображение его отказывалось верить в возможность того, что предсказывала ему старушка.
– Вы непременно должны учиться, – прибавила она. – Все дороги ведут в Рим, и вы будете там же.
