В такой обстановке я потерял остатки группы и с трудом, часто сворачивая в поле, наконец добрался до Гарволина, который выглядел как огромный фейерверк. На фоне темной ночи, в свете пожаров, виднелись сотни двигающихся мужчин, женщин, стариков, детей, телег, лошадей, коров, овец. Все это двигалось в различных направлениях, шумело, поднимая невообразимый гомон. Выли и лаяли собаки, мычали коровы, блеяли овцы, ржали лошади. Люди бегали, как безумные, с красными от огня лицами.
О проезде через Гарволин не могло быть и речи. Я отъехал на машине несколько километров от города в поле и остановился около шоссе на стерне в ожидании, пока это смешение людей и средств транспорта удалится в одну или другую сторону. Так и дождался утра. Утром на шоссе стало немного свободнее, а главное — виднее. В воздухе носился дым и запах горелого. Пожар уже утих, поглотив все, что могло гореть.
Я приехал в Гарволин и увидел страшную картину. Города попросту не существовало. Скелеты домов, руины и еще дымящиеся развалины. Ни души. Проехал в казармы за городом.
Застал там нескольких офицеров и два-три десятка солдат. От них я узнал, что все должны следовать на Люблин, так как там должна быть сформирована новая ударная армия генерала Домб-Бернацкого.
О группе Андерса ничего не слышали. Некоторые говорили, что кавалерия получила приказ двигаться по направлению на Парчев. Я поехал в сторону Люблина. Вся дорога Гарволин — Люблин была забита людьми. Шли гражданские со своим имуществом, молодые добровольцы и мобилизованные. Двигались небольшие группки военных, пробиравшихся вперед пешком, на телегах, иногда на автомобилях или верхом. Время от времени встречались отдельные пушки и даже целые батареи. Около шоссе валялось множество убитых лошадей, разбитых телег и перевернутых автомашин.
Вдруг появился один немецкий самолет. Начал пикировать и обстреливать шоссе из пулемета. Какие-то обезумевшие лошади в разъяренном галопе понесли одинокую пушку серединой дороги. Эта пушка зацепила боком за мой автомобиль и мгновенно опрокинула его в ров. Вместе с шофером кое-как выкарабкались из-под машины, подняли нашу «декавку» и поставили вновь на шоссе. Оказалось, что мотор не был поврежден, вырваны лишь дверцы и погнуты крылья. Таким образом могли следовать дальше. Я стал вглядываться, пытаясь увидеть, что произошло с пушкой. Невдалеке, метрах в ста от нас, на шоссе столпотворение. Видимо, раненые кони упали, другие не могли освободиться от упряжи, тем более, что их всей своей тяжестью придавила пушка. Прохожие стали обрубать постромки и освобождать бедных животных. Не задерживаясь, поехал дальше. В этот же день под вечер добрался до Люблина.
Движение здесь было необыкновенное. Войсками забиты улицы, казармы, город и окрестности. Найти кого-либо было делом трудным. Учреждения уже не действовали, и никаких властей я не мог разыскать. Пришлось дожидаться утра.
Утром в казармах, от каких-то офицеров узнал, что Люблин должен быть эвакуирован, и все войска покинут город. Гражданские и военные власти это уже сделали.
Это было 14 сентября 1939 года.
Об ударной группе Домб-Бернацкого, которая должна была формироваться в Люблине, никто ничего не знал, а его самого в Люблине не было.
Масса солдат блуждала без командиров и не знала, что делать. Общее направление эвакуации проходило в сторону юга, к румынской и венгерской границам, где якобы будет происходить сосредоточение войск. Однако ничего более подробного узнать было нельзя. Почти все указывали мне на Хелм-Влодаву как на ближайший ориентировочный пункт. Когда спрашивал о кавалерии и о группе Андерса, обычно слышал тот же самый ответ — направление Влодава. Мне не оставалось ничего иного, как направиться в эту Влодаву, новую Мекку, куда сейчас все устремлялись.
Положение на дорогах было такое же, как под Лодзью, Варшавой или Люблином. Масса кочующих была прямо-таки замечательной целью для «Дорнье» и «Мессершмиттов», которые, используя обстановку, сеяли вокруг смерть и опустошение, а прежде всего дезорганизацию.
15 сентября в 16 часов добрался до Влодавы.
Военных здесь было, как муравьев, а хаос и беспорядок царил еще больший, чем где-нибудь в другом месте. Никто не командовал, не издавал приказов, не знал обстановки. Никто не знал, что делать дальше, а главное, что было самым тяжким, никто не старался овладеть положением на месте. Единственно, что мне удалось узнать, что группа Андерса находится в ближайших лесах, а Восточная бригада, которой командовал полковник Гробицкий, совсем близко в какой-то деревне, в нескольких километрах от Хелма. Мне даже указывали предполагаемое название местности.
Такие сведения удавалось получать от знакомых и случайных офицеров, которые в поисках своих частей при случае узнавали о других и таким образом приблизительно ориентировались, кто где находится.
Осмотревшись в городе, я решил, чтобы не возвращаться в бригаду с пустыми руками, собрать немного солдат. Мне ведь было известно, что бригада фактически не существует, а тут солдат всюду полно. С этой целью поехал по направлению на Люблин под Хелм. Тут начал задерживать небольшие группки и отдельных уланов, потерявших свои подразделения. Через несколько часов уже набрал около сотни человек. Разделил их на взводы, приказал расседлать лошадей, приготовить обед в случайно приобретенной полевой кухне и дать коням корм. Видя организованную часть, к нам все больше стало приставать солдат. Стоило кому-нибудь предложить присоединиться к нам, как это предложение с радостью принималось.
Таким образом, я обзавелся двумя противотанковыми пушечками, двумя крупнокалиберными пулеметами и походной кухней.
В течение немногих часов я уже имел часть, состоящую из ста двадцати сабель, восьмидесяти самокатчиков, а также пулеметы и пушки. Всего около трехсот человек.
На следующий день на рассвете тронулся в путь, чтобы отыскать группу Андерса и бригаду. Через несколько километров марша, проезжая через одну из деревень, я наткнулся на Гробицкого.
Полковник Гробицкий вместе с поручиком Янке сидел в саду в одном из домишек. Увидев меня, очень обрадовался, выбежал на дорогу, приветствуя издалека и крича. Он думал, что немцы взяли меня в плен под Гарволином. Я доложил, что веду солдат в бригаду для ее усиления. В потухших глазах полковника я заметил блеск. Слегка сгорбившаяся фигура выпрямилась. Он снова почувствовал себя командиром, ведь теперь он имел солдат.
Как позже выяснилось, штаб бригады в тот момент состоял из трех офицеров: полковника Гробицкого, ротмистра Скорупки и поручика Янки, а также нескольких уланов, одного автомобиля и пяти повозок. Следовательно, приведенный отряд являл собой в этих условиях силу, какой не было вокруг, — непостижимую мечту командира бригады.
