Слава об ученом, который наметил новый путь в зоологии и решительно сблизил ее с медициной, прочно утвердилась в стране. К нему обращались за советом и помощью врачи и студенты, любители природы, исследователи, учителя. Ему посылали насекомых с просьбой определить род их и вид, несут ли они в себе заразное начало, надо ли их избегать и опасаться. Врач Латышев из Средней Азии прислал фотографию руки с присосавшимися к ней клещами: нельзя ли проверить род кровососов по снимку? Другой врач в Средней Азии собрал клещей в отделении военного госпиталя, где содержались тифозные больные, и отправил насекомых в Ленинград. То же сделал неизвестный студент. Прибыла и посылка Москвина. Павловский ответил ему благодарностью, послал исследователю литературу и наставления, как продолжать изыскания. Вскоре прибыл и сам Москвин, прикомандированный к Военно-медицинской академии. Он привез материалы и живых клещей для работы.
В предварительных сообщениях Москвина, напечатанных позже в научных журналах, было немало интересных вещей. В них подробно описывались эксперименты, рассказывалось, как истина не давалась неопытным рукам, – ничего лишнего, ни слова преувеличения, автор был строг и правдив, – и все же статьи эти неполно отражали действительность. Сухие строки ученых суждений бессильны были отразить душевную тревогу и сомнения исследователя.
Восстановим это событие в истинном его виде.
Прибыв в Ленинград, Москвин сразу же взялся за работу. Не доверяя своих клещей термостату, он разместил их в пробирках по пять и десять в каждой и восемь месяцев неизменно, носил их на груди. В кармане френча клещам было тепло, и исследователь не сомневался в их благополучии.
Москвин принес с собой груз тяжелых сомнений и разочарований – плоды первых его неудач. Павловский это заметил, но не подал виду. Он выслушал приезжего, долго и подробно расспрашивал его и осторожно заметил:
– Бы, надо полагать, допустили ошибку. Ведь вы могли ошибиться, не так ли?
– Странный вопрос. Конечно, мог, ведь это со всяким бывает.
– Вот и прекрасно, – обрадовался ученый, словно именно этого и ждал. – Исследователь не должен бояться ошибок. Оглянешься назад, вспомнишь, что утверждали знаменитости прошлого, и не знаешь, чему больше удивляться – самоуверенности ли этих ученых или легковерию их современников. Ошибки делали все – и великие и малые. «Одержимые геморроем, – утверждал Гиппократ, – не подвержены ни воспалению легких, ни чирьям, ни проказе». Чудесное обобщение, не правда ли? В девятнадцатом веке холеру объясняли изменениями в электричестве или в магнетизме воздуха и земли, а гигиенист Петенкофер, чтобы опровергнуть Коха, открывшего холерную бациллу, торжественно проглотил пробирку ядовитых вибрионов, порцию, достаточную, чтобы угробить сто тысяч человек. Ученый случайно не заболел и все же ошибся.
Это были не слишком безупречные рассуждения. Москвин мог бы возразить, что ошибки предков не утешение, а назидание для потомков. Находить самооправдание в чужих неудачах так же неосмотрительно и бесполезно, как пытаться лечить электричеством, не включая при этом тока.
Ученый ободряюще взглянул на сотрудника и продолжал:
– Надо много и упорно трудиться, работать не покладая рук – только так одолевают ошибки. Наука требует пота и сил. Нужно так шевелить руками и мозгами, чтоб быть вправе сказать словами крестьянина, обвиненного в волшебстве: «Вот мои орудия колдовства – мотыга и плуг; пролитые капли пота я не могу уже представить в свидетели…» Физиология учит, что всякая деятельность нервов сопровождается сжиганием их составных частей, то есть самих нервов. Не будем же с вами их жалеть.
Задача, стоявшая перед Москвиным, заключалась в немногом: надо было решить, переносят ли клещи возвратный тиф в Средней Азии, какой именно вид для человека опасен.
Одно присутствие в членистоногом заразного начала еще не служит доказательством, что оно способно его передать. Нет такого опасного микроба, которого муха разновременно не заключала бы в себе, однако укусы ее никого еще не заразили.
Здравый смысл подсказывал начать с эксперимента над мышами, заразить животное укусом клеща. Путь верный, слов нет, но ведь именно это Москвину до сих пор и не удавалось. Продолжать в Ленинграде бесплодные опыты, начатые в Средней Азии, еще раз признать свою несостоятельность?
Не в правилах Павловского навязывать сотрудникам форму работы, надоедать им опекой, но на этот раз почему-то он повел себя иначе.
– Начнем с белых мышей, – предложил он, – будем собирать факты, чтобы создавать из них идеи.
Ученый не оставлял уже помощника без поддержки. Тень его незримо следовала за Москвиным, за каждым его шагом. Павловский присутствует на всех экспериментах, внимательно наблюдает за тем, Что происходит вокруг Москвина. Вот к стойке подвязали подопытную мышь, удалили с ее спинки шерсть и на розовое тельце опрокинули пробирку с клещами. Часть маленьких хищников тут же присосалась; некоторые медлят, как бы примеряясь, с чего начать; учитель спешит прижать их к телу животного, подсказать экспериментатору выход. Другой партии мышей ввели под кожу растертых клещей, третьим – жидкость, выделяемую клещами, четвертым – то и другое.
– Теперь наберитесь терпения, – говорит Павловский исследователю, – время принесет с собой ответ.
Прошло десять дней. Мыши нисколько не изменились: спали, резвились и аккуратно поедали свой рацион. На двенадцатый день начались перемены: животные сделались вялыми, забивались в угол, клетки и дрожали в ознобе. На местах укусов появились расчесы, шерсть ерошилась и выпадала – сначала на мордочке, потом на голове. Обнаженная, кожа покрывалась рубцами, животные хирели и погибали. Опыт как будто проходил успешно, а экспериментатор терялся в догадках, метался и в отчаянии не находил себе места. Было отчего потерять равновесие: ни в крови, ни в органах павших мышей он не находил спирохет. Что бы это значило? Куда девались микробы, погубившие животных? Неужели мыши болели чем-то другим? Клещи не были заражены возвратным тифом? Или прав был Джунковский: только так называемые персидские клещи способны заразить человека?
Павловский угадал состояние помощника и осторожно заметил ему:
– Не надо отчаиваться, мы дорвемся до истины. В нашем деле ничто не дается легко.
Из Средней Азии была выписана партия клещей, вспоенная кровью больных возвратным тифом. Пять растертых насекомых из вновь прибывших кровососов, изученные под микроскопом, оказались как бы нафаршированными микробами тифа. Этой кашицей заразили белых мышей. Прошла неделя, другая, и, к удивлению экспериментатора, эти подопытные зверьки не заболели.
