Так Жаботинский стал и устным агитатором. Он вдоль и поперек исколесил еврейские поселения в черте оседлости. Произносил речи в каждом городе и в каждом местечке, вселял надежду в сердца угнетенных, ободрял и воодушевлял слабых, будил умы и радовался росту доверия со стороны слушателей.
В соответствии с Гельсингфорской программой было решено, что голос сионизма должен прозвучать в самой главной аудитории страны – в Государственной думе. Три раза баллотировался Жаботинский в Думу, но все попытки были тщетны. Виной тому интриги и склоки внутри еврейского движения.
27 октября 1907 года произошло серьезное событие в жизни Жаботинского. В самый разгар избирательной кампании в третью Государственную думу он женился на Анне Гальпериной. Жаботинскому не свойственно было описывать в своих произведениях личную жизнь. В «Повести о моей жизни» он рассказывает в основном об общественной деятельности. Он «не пускает» читателя в свои «частные владения». Большинство личных переживаний он унес с собой в могилу. Лишь изредка в его сочинениях можно встретить кое-какие лирические отступления. Касались они в основном женщин, которых он считал вершиной творения. Он называл себя «прогрессивным феминистом» и утверждал, что «каждая средняя женщина, без исключения, ангел». Он восторгался «нитями стали и нитями шелка», из которых соткана женская душа. Эти рыцарские чувства были результатом влияния на него трех женщин: матери, сестры, жены.
Он рассказывает, что завоевал сердце жены джентльменским поступком еще в возрасте 15 лет, когда учился в Ришельевской гимназии в Одессе. Ей было 10 лет. При первой их встрече она пошутила по поводу его «негритянского профиля под растрепанной шевелюрой», но он первый из ее знакомых назвал ее «мадемуазель». С такой вежливостью он обращался ко всем, даже к трехлетней девочке.
Анна полностью ему доверилась, пожертвовав семейным уютом ради его святой цели. Она была надежной спутницей в его рискованных походах. Жаботинский посвятил ей свое лучшее стихотворение «Мадригал»: «…Вся моя жизнь – цикл поэм, и все их содержание – только ты…, столько струн сменила моя арфа…, но Бог свидетель, что он в своей милости свил их из твоих локонов».
С конца 1907 по июнь 1908 года он жил в Вене. Жена уехала во Францию, в Нанси, завершать агрономическое образование, а он целые дни проводил в библиотеках австрийской столицы, изучая проблемы национальных меньшинств и разных языков центральной Европы.
Жизнь в Вене была лишь затишьем перед бурей. Разве могли стены его маленькой комнаты удержать эту бурную энергию, этот мятежный дух! В июле 1908 года разразилась Младотурецкая революция. Со свержением деспотического режима султана Абдул-Хамида II вновь появились надежды на осуществление идей сионизма в рамках Оттоманской империи. Мысль эту Герцль проводил еще в начале века. Правда, его переговоры с султаном ни к чему не привели. Но это не обезнадёжило сионистских лидеров. До самой смерти Герцль верил, что евреи сами виновны в провале его усилий. В одной из последних речей (1904) он утверждал, что, если бы в его распоряжении были 15 миллионов фунтов, можно было бы добиться успеха, но акции банка, основанного в Лондоне, принесли лишь 80 тысяч фунтов, и возможность была упущена.
Теперь, после тех изменений, которые произошли в Турции, вновь забрезжила надежда. В первые месяцы революции ее руководители, стремясь к достижению широкой общественной поддержки, объявили, что не будут противиться еврейской иммиграции в Эрец-Исраэль.
В самый разгар событий Жаботинский принял предложение одной из петербургских газет выехать в Константинополь и написать серию статей непосредственно с места действия. Когда он прибыл туда, члены революционной организации «Единение и прогресс» приняли его с восторгом. Они жаждали популярности. В воздухе витали революционные лозунги: «Нет теперь разницы между турком, греком или армянином – все оттоманы». Казалось, что сионистская ориентация и опора на новую Турцию может принести известные плоды.
Зимой 1908 года Жаботинский впервые посетил Эрец-Исраэль. Он провел в стране лишь короткое время, но видел своими глазами все, что там происходит. Он видел деятелей «халука» из "старого ишува"[2] и первые ростки рабочих партий. Все находилось в начальной стадии, почти в пеленках. К северу от Яфо (где потом возник Тель-Авив) простирались дюны. «С вершины горы Табор, – пишет он, – я видел дикую пустыню – долину Изреэль».
Весной 1909 года Жаботинский возвращается в Россию. Там организован сбор средств для отправки сионистской делегации в Турцию. На Виктора (Авигдора) Якобсона и Жаботинского возлагается руководство пропагандистской работой в Константинополе. На самом деле они возглавили политическое бюро, созданное для контактов с новыми лидерами страны. С июня того же года Жаботинский курирует широкую сеть печатных изданий – ежедневную газету на французском языке «Жен Тюрк», французский еженедельник «Л'Орор», еженедельник на языке ладино «Эл Жудео» и еженедельник на иврите «А-мевасер», Он сотрудничает с ними и одновременно ведет активную устную пропаганду. В этот период он знакомится с евреями сефардами и буквально влюбляется в них. Ему приятна их «простота»; у них нет «согнутой спины» их братьев ашкенази, они далеки от казуистики, калечащей душу. «Если есть переселение душ, – пишет он в книге «Повесть о моей жизни», – и если перед новым рождением мне разрешат на небесах выбрать себе народ и племя по вкусу, отвечу, ладно, еврей, но сефард».
Но если еврейские общины в турецкой империи не разочаровали его, то разочаровали младотурки. Он с ними хорошо познакомился и понял, что в действительности в Турции не произошло никаких коренных изменений. Руководство страны по-прежнему боялось каждого проявления «сепаратизма» и вместо того, чтобы разрешить репатриацию евреев в Эрец-Исраэль, было готово разрешить въезд в Македонию. Поэтому вся сионистская работа в Турции показалась Жаботинскому бессмысленной.
Позднее, с началом первой мировой войны, он сформулировал свое отношение к Оттоманской империи в книге «Турция и война», в которой приговаривает «Великую Турцию» к смерти, предлагает расчленить страну и раздать народам, населяющим ее. От этого, как он утверждал, выиграют и сами турки, которые, ограничась Анатолией, освободятся от «груза» народов, входящих в империю. «Тот, кто стремится к разрушению Турции, является другом турецкого народа, а не врагом», – писал Жаботинский. Сионизм, по его утверждению, тоже извлечет пользу из распада империи, ибо опыт прошлого доказал, что там, где ступает турецкая нога, не может быть ни роста, ни процветания. Турки не годятся в союзники сионистского поселенческого движения. В 1910 году Жаботинский вернулся из Константинополя в Россию.
