В начале этой службы он женился на Авдотье, дочери бывшего подьячего и дьяка, а ныне офицера Преображенского полка Федосея Манукова. По звучанию его фамилии, близкой к армянской фамилии Манукян, предполагают, что по материнской линии Александр Васильевич получил часть армянской крови. Это возможно: в Москве XVII в. проживало немало армян, прекрасно адаптировавшихся в русской православной среде. Дед генералиссимуса Семен Мануков, кем бы он ни был по роду, служил подьячим в Монастырском приказе, то есть принадлежал к той же среде, что и предки Суворова со стороны отца.
Наиболее вероятным местом рождения Александра Васильевича считают дом на Арбате, неподалеку от Серебряного переулка, возле церкви Николы Явленного. Он был получен Василием Суворовым в качестве приданого от отца невесты, Федосея Семеновича Манукова. В Никольском храме, вероятно, младенец Суворов и был крещен в честь св. Александра Невского, память которого празднуется 23 ноября. Интересно, что аналогия с еще более знаменитым Александром Македонским Суворову-полководцу не льстила, а завоевательная его слава не привлекала. Девизом его жизни стали слова святого князя Александра перед Невской битвой: «Не в силе Бог, но в правде».
Мальчику было 10 лет, когда семья переехала за город, в дом на берегу Яузы, в Покровской слободе, в приходе церкви Николая Чудотворца. Лишь после того как Александр начал действительную службу в гвардии, в 1752 г., село Покровское было включено в пределы г. Москвы.
Свежий воздух и просторы слободы были избраны родителями не зря. Ребенком Александр был слабым и болезненным, но, с детства мечтая защищать Отечество, закалял себя с редкостным упорством. Он обливался холодной водой, спал на жесткой постели. В любую погоду, хоть под проливным дождем, скакал на коне. Всю жизнь ел простую и здоровую пищу и ходил в одном мундире, не одевая ни плаща, ни шубы, ни перчаток. В результате о его выносливости ходили легенды. Хотя личные письма свидетельствуют, что видимая неутомимость полководца была связана с постоянным преодолением им тяжких недугов и последствий множества ранений.
К физической слабости, которую не могли изменить никакие тренировки, надо прибавить тот факт, что Суворов поздно поступил в службу и почти всегда был намного старше своих соратников. Что он воистину хорошо в себе воспитал, так это умение, стиснув зубы и не подавая вида, переносить чрезмерные для него нагрузки и преодолевать лишения. Временами болезни и раны буквально валили его с ног. Но, едва поднявшись с постели, он реализовал свои планы, которые Фортуна хотела сорвать, с удвоенной энергией.
Стремительные марши, которые совершали по бездорожью, по грязи и мокрому снегу его войска, давались полководцу тяжелее, чем его солдатам и офицерам. Лишь силой духа Суворов заставлял себя не отставать, но быть впереди, да еще ободрять уставших товарищей. В Швейцарском походе через вершины Альп, потребовавшем от русской армии сверхчеловеческого напряжения сил, когда сильные солдаты падали и замерзали от усталости и холода, 79-летний Александр Васильевич уже умирал — и только поэтому позволил везти себя на коне, а не месил грязный снег вместе со всеми.
Умерщвление плоти, которым на протяжении тысячелетий гордились иноки, было для полководца обычным бытовым правилом. Не давая никаких обетов, Суворов всю жизнь не позволял себе вкусно есть и мягко спать. Постелью его была в лучшем случае жесткая походная кровать, которая стояла и в палатке, и во дворцах, где ему частенько случалось жить. В пищу он употреблял в основном каши, иногда добавляя в рацион рыбу и мясо. Он строго соблюдал посты, предлагая всем для здоровья поститься и в неурочное время. Питьем ему служили квас и ягодные напитки. Солдатам тогда был предписан алкоголь, но Суворов и здесь ограничивал себя от «роскошеств»: принимал в лекарственных дозах лишь анисовую настойку.
Александр Васильевич был дворянином, причем богатым (хотя тратил на свой быт мало). Он не выглядел чужеродным за пышным столом Потемкина Таврического, императрицы и австрийского императора. Его временами веселили дворянские пиры и балы; он умел танцевать. Но Суворов всегда помнил, что истинная его жизнь — это жизнь солдата. Спать, завернувшись в плащ, есть кашу из солдатского котла и путешествовать в седле для него было естественным состоянием. Ездить в карете и вкушать на серебре без серьезной причины он почитал «роскошеством».
Под мундиром будущий генералиссимус носил простое солдатское белье. В нем, — а не в шикарных батистовых рубашках с жабо, как обыкновенно изображают, — он нередко скакал в бой, сняв сковывающий его тщедушное тело мундир. Скакать полководцу приходилось на неприхотливых и низкорослых казачьих лошадках: крупную лошадь его коротенькие ноги не могли крепко охватить. Конечно, Александр Васильевич в зрелые годы мог завести и роскошные одеяния, и породистых (при этом небольших) арабских коней, и иные «лакомства». Но, каждодневно борясь с физической немощью за право переносить тяготы наравне с вверенными ему солдатами и офицерами, он не давал себе в быту никаких поблажек.
В глазах людей XVIII в., когда мода на роскошь у состоятельных мужчин достигла наивысшей точки, а идеалы святых подвижников были отодвинуты салонными идеями Просвещения, сибаритства и вседозволенности, такое поведение выглядело чудачеством. Зачем месить грязь с солдатами, если штаб-офицер и тем более генерал мог добраться до места в карете или просто не участвовать в учебном походе? Зачем Суворову вообще понадобилось учить солдат совершать изнурявшие и перенапрягавшие его самого марш-броски?! Зачем самому идти в атаку на самом опасном участке, если можно командовать боем с предписанного генералу места в тылу?!!
Прямого ответа на эти вопросы Суворов никогда и никому не давал. Все его слабости, с которыми полководцу приходилось каждодневно бороться, были надежно скрыты даже от ближнего окружения, кроме денщика, взятого Суворовым в услужение из крепостных крестьян. Именно на него падала обязанность лечить отбитый зад и стертые о седло ноги полководца, унимать кровь из открывшихся старых ран и вообще приводить измученного Суворова в состояние, годное к «действительной службе».
Однако, начав подвиг борьбы с плотью стремлением «стать, как все», настоящим солдатом, Александр Васильевич достиг в преодолении своей немощи невиданных высот. Сделав этот подвиг повседневным, он устремился к пределу самоотвержения, равно в труде и в бою. Ровняясь на простого солдата, он постоянно, день за днем, поднимал «планку» физических и моральных нагрузок, равно на подчиненных и самого себя. Это делалось не с конкретной целью научиться тому и сему, это было постоянным процессом самоусовершенствования. Прежде всего усовершенствования духа Александра Васильевича, привыкавшего повелевать материей.
