Когда Ливию спрашивали, чем ей удалось так привязать к себе супруга, она отвечала: «Истинной скромностью: тем, что всегда охотно исполняла все его желания, и тем, что никогда не вмешивалась в его дела, а еще тем, что не только никогда не упрекала его за романы на стороне, но притворялась, что о них и не подозреваю».
Следует, однако, признать, что муж платил ей за это глубочайшим уважением и не стеснялся проявлять его публично. Он никогда не скрывал ни своей привязанности к жене, ни того, что очень считается с ее мнением.
Императрица
Об исключительном положении, которое занимала Ливия, свидетельствуют привилегии и почести, которыми ее осыпали по инициативе Октавиана. До сих пор ни одна женщина в Риме не имела таких широких прав. Уже в 35 г. до н.э. сенат принял постановление о том, что в ее честь можно возводить статуи, а сама она может вести свои имущественные дела лично, без опекуна. А богатством она обладала огромным, и оно все росло. За Ливией также была признана та же степень неприкосновенности, какой с древнейших времен пользовались лишь народные трибуны, аналогом такой неприкосновенности трибунов как представителей народа в наши дни может служить посольский иммунитет. Через несколько лет после этого она получила и привилегии, которыми пользовались лишь матери троих детей, хотя у нее было только два сына.
В 27 г. до н.э. сенат признал за Октавианом множество прав и почестей, в том числе и титул Августа, который стал частью его имени. Так он и вошел в историю как император Август, формально первый римский император. Этот год принято считать началом нового общественного строя в истории Рима. Ливия при жизни мужа титул августы не получила. Лишь после его смерти в 14 г. н.э. она по завещанию была удочерена родом Августа и с этого момента получила имя Юлии Августы. Пока муж был жив, почти во всех надписях ее именуют Livia Augusti или Lima Caesaris – Ливия, жена Августа или Ливия, жена Цезаря. Зато в надписях, сохранившихся в греческих городах, ее часто называют богиней, а на выбитых там монетах можно увидеть ее изображение и титул августа (по-гречески Sebaste).
Ливия сопровождала императора во многих его поездках по западным и восточным провинциям и, как все считали, служила ему советом и помощью, хотя никогда не делала этого публично.
Ливия и семья
Но за блеском Императорской славы, великолепием торжеств и божественного почитания текла семейная жизнь. И, несмотря на образцовое согласие супружеской пары, в этой жизни были свои сложности, драмы и даже трагедии. Перед императором стояла проблема: как обеспечить, с одной стороны, стабильность страны и государственного строя, а с другой стороны – будущее и безопасность своего потомства. Ведь пока еще ничего не было закреплено ни законом, ни традицией. Новый общественный строй лишь создавался, и фактически все пока держалось на том, что важнейшие государственные функции были сосредоточены в руках одного человека – Августа. Но кто и каким образом все это наследует? Вопрос осложнялся еще и тем, что у Августа не было сына.
В 25 г. до н.э. единственную дочь Юлию он выдал за сына своей сестры – Клавдия Марцелла. Жениху тогда было 17 лет, невесте – 14. Нам неизвестно, одобряла ли Ливия этот союз. Впрочем, брак длился недолго, поскольку Марцелл умер уже через два года, не оставив потомства. И тогда впервые поползли слухи о том, что в этой безвременной смерти повинна Ливия, отравившая юношу, чтобы освободить дорогу к власти своим сыновьям. Слухи эти опровергали, обращая внимание на то, что год был на редкость неудачный: смерть скосила огромное количество жителей Рима, жертвой ее едва не пал и сам Август. В наши дни можно определить, чем был вызван неожиданный всплеск заболеваемости, что стало причиной той или иной эпидемии. Но в те времена каждая неожиданная смерть становилась основанием для обвинений в том, что человека отравили.
Вторым мужем юной вдовы Марцелла стал по воле Августа его ближайший друг и соратник Випсаний Агриппа. Он уже был женат на дочери сестры Августа и имел детей от этого брака, но ему пришлось развестись. Разница в возрасте между ним и Юлией была весьма значительной – более 20 лет.
Свадьба состоялась в 21 г. до н.э. Вскоре Август дождался внуков: двух мальчиков и двух девочек. Третий сын родился уже после смерти Агриппы в 12 г. до н.э.
Если Ливия и лелеяла какие-то тайные надежды относительно будущего своих сыновей, Тиберия и Друза, то они стали совершенно нереальны при таком количестве внуков у Августа. Но как раз смерть Агриппы открыла определенные возможности, которыми воспользовались, без сомнения, по инициативе самой Ливии.
Еще в 12 или 11 г. до н.э. Юлии пришлось выйти замуж за Тиберия, который был старше ее на 3 года. Она, дважды вдова с пятью детьми, почти тридцатилетняя женщина, вступала в брак с мужчиной, который ради этого брака вынужден был развестись с любимой женой Випсанией – дочерью Агриппы от его первого брака. У Випсании уже был ребенок от Тиберия, и она как раз ждала второго. Тиберий выполнил то, что ему приказали, мнения Юлии вообще никто не спрашивал, а Август и Ливия могли считать, что сделан весьма разумный шаг – как с политической, так и с семейной точки зрения. Ведь благодаря этому браку потомство Августа соединилось с потомством Ливии. Раз уж у них не было общих детей, то они могли рассчитывать хотя бы на общих внуков.
Поначалу казалось, что несмотря ни на что супружество Тиберия и Юлии будет удачным. Однако после смерти единственного ребенка, родившегося от этого брака, они отдалились друг от друга. Юлия вела скандально безнравственную жизнь, а Тиберий сначала молча терпел это, а потом отправился в добровольное изгнание.
Однако еще до того, как это случилось, в 9 г. до н.э. Ливии выпало испытать огромную радость, наблюдая за тем, как встречают овациями въезжающего в город после побед в Паннонии Тиберия – это был пусть скромный, но все же триумф. Тогда она вместе с Юлией организовала прием для замужних женщин из знатных семей. Но тот же год принес ей, как матери, непоправимую потерю и огромную боль: ее младший сын Друз умер осенью в Германии, не дожив и до 30 лет. Тело его из-за Альп перевезли в столицу. Через полвека Сенека так описывал эту траурную процессию и материнское горе: «Погребальная процессия тянулась до самого Рима. Не суждено было матери принять последний поцелуй сына, услышать последние слова умирающего. В долгом пути сопровождала она останки своего Друза, и хотя по всей Италии полыхали бесчисленные погребальные костры, душу терзала жалость, как будто на каждом костре она его теряла. Но как только внесла она его в склеп, тут же похоронила и сына, и боль свою. (…) Беспрестанно славила она имя сына своего Друза, везде размещала его изображения – и в своих личных покоях, и в публичных местах. С наивысшим удовольствием и сама все время о нем говорила, и разговоры о нем других слушала, словом, жила его памятью» [2].
