Предмет «первой философии». Согласно Аристотелю, философия изучает не природу — «природа есть (только) отдельный род существующего» (там же, 62), — а эту самостоятельную причину, сверхъестественную сущность. Такие сущности позднее стали называть метафизическими, а науку о них — метафизикой. Сам Аристотель называл их «божественными предметами», а науку о них — «наиболее божественной». Владеть ею пристало скорее богу, чем человеку. В шестой книге «Метафизики» Аристотель водит термин «теология» и отождествляет теологию с первой философией, которая «идет впереди» физики[4], потому что ее предмет, по его мнению, цене и математики (там же, 108) Однако было бы неправильным сводить метафизику Аристотеля к рациональной или естественной теологии[5]. Она лишь аспект философии Аристотеля, которая имеет своим предметом не одного бога и не одни метафизические сущности, но прежде всего все сущее. На вопрос, «имеет ли первая философия общий характер, или она подвергает рассмотрению какой-нибудь один род бытия и какую-нибудь одну сущность» (там же, 116), Аристотель в «Метафизике» отвечает, что «первая философия" имеет предметом своего исследования «сущее вообще», «сущее как таковое», «сущее просто», что она и исследует общую природу сущего как такового, и рассматривает «некоторые собственно ему принадлежащие свойства» (там же, 61). Однако «о сущем говорится в нескольких значениях» (там же, 109), поэтому предмет «первой философии» как поисковая область весьма обширен.
Вся метафизика Аристотеля — это попытка разобраться в сущем, уточнить его понятие. «Первая философия», по Аристотелю, изучает «начала и причины [всего] сущего… поскольку оно [берется как] сущее» (там же, 107). Аристотель называет эти причины «высшими», а начала — «первыми». Такое понимание предмета философии шире, чем «метафизическое», о котором говорилось выше, ибо в самой «остановке вопроса предполагается, что в качестве таковых начал должны оказаться не только сверхчувственные, неподвижные, вечные сущности, но и материя, ведь бог лишь «одно из начал». Для того чтобы определить начала, установить их число и их взаимоотношения, необходимо осознать то, что Аристотель называет аксиомами, и прежде всего ту из них, в которой он видит «начало для всех других аксиом» (там же, 63). Назовем ее «первоаксиомой».
Первоаксиома кратко формулируется следующим образом: «Вместе существовать и не существовать нельзя», а полно: «Невозможно, чтобы одно и то же вместе было и не было присуще одному и тому же и в одном и том же смысле» (там же). По нашему мнению, переход от краткой формы к полной можно представить так. Пусть первое суждение имеет вид: «Невозможно, чтобы существование было и не было присуще одному и тому же», т. е. здесь бытие и небытие выступают в разных смыслах, двояко— в качестве связки и в качестве предиката. Заменим «существование» на любой другой предикат, например прекрасное: «Невозможно, чтобы прекрасное было и не было присуще одному и тому же, вместе, в одном и том же смысле». Аристотель называет эту аксиому «самым достоверным из всех начале (там же), входящим (поскольку она и вытекающие из нее аксиомы «имеют силу для всего существующего») в предмет первой философии наряду с другими началами сущего как сущего. Первоаксиома самоочевидна. Всякое доказательство покоится на ней и предполагает ее. Она закон бытия И мышления.
Бытие и мышление. Аристотель — панлогист. Он, как и Парменид, сторонник тождества бытия и мышления. Поэтому невозможно говорить об аристотелевском бытии, не затрагивая вопроса о мышлении. Аристотель то идет от мышления к бытию, то от бытия к мышлению. Законы мышления для Аристотеля — законы бытия, и наоборот. Поэтому то, что мы назвали первоаксиомой, является, по Аристотелю, основным законом как бытия, так и мышления. Утверждая, что нельзя вместе существовать и не существовать, Аристотель-метафизик как бы опирается на Аристотеля-логика, согласно которому этот онтологический закон доказать нельзя, потому что всякое доказательство имеет дело с этим же законом. Впрочем, философ доказывает свою первоаксиому от противного: всякий человек, ее опровергающий, приходит в противоречие с самим собой (см. там же, 63–69). В этой связи Аристотель критикует Гераклита, который утверждал, что одно и то же существует и не существует, ибо, по Аристотелю, «невозможно, чтобы противоположные вещи вместе находились в одном и том же» (там же, 63). Но здесь нужно выяснить, что же Аристотель понимает под противоположными вещами.
Противоположное. Аристотель различает «противолежащее», «противоположное» и «противоречащее». При этом противолежащее — род, а противоречащее и противоположное — его виды. Противоречащее противолежащее отличается от противоположного: между двумя противоречащими друг другу сторонами не может быть ничего среднего, а между противоположными может. В возникновении и уничтожении нет среднего, и потому они относятся к противоречию. Иногда же под противоположным Аристотель понимает и противоречие. Аристотель умозаключает от мышления к бытию: «Так как невозможно, чтобы противоречащие утверждения были вместе истинными по отношению к одному и тому же [предмету], то очевидно, что противоположные [определения], также не могут вместе находиться в одном и том же предмете» (там же, 74). Не все имеет противоположное себе: «Непосредственное свидетельство чувства говорит, что сущности ничто не бывает противоположно, и рассуждение это подтверждает». Противоположности должны иметь носителя, сами они не могут быть началами: «Из числа противоположностей ничто не является в полном смысле слова началом всех вещей», поэтому «возникновение вещей из противоположностей во всех случаях предполагает некоторый субстрат», так что «все противоположные определения всегда восходят к некоторому субстрату, и не одно [из них] не может существовать отдельно» (там же, 239). Применительно к проблеме бытия первоаксиома означает, что существует или бытие, или небытие.
Бытие и небытие. Но сказать, что небытие существует, нельзя. Это значит приписать несущему существование. Согласно же аксиоме, вместе существовать и не существовать нельзя. Поэтому правда в том, что сущее существует, а не-сущее не существует. Сказать, что «не-сущее существует», — заучит сказать, что несуществующее есть существующее, т. е. то, что одно и то же не существует и существует, а это противоречит аксиоме бытия и мышления. Таким образом, у Аристотеля все, что есть, — сущее. Он сочувственно цитирует слова Парменида: «Ведь никогда не докажут, что то, чего нет, существует» (22, 242). Парменид, как известно, полагал, что небытие не существует потому, что оно немыслимо и несказанно, а коль скоро мы его мыслим или о нем говорим, то оно становится бытием. Парменид еще не различал онтологический, гносеологический и семантический аспекты бытия: все, о чем мы говорим и что мы мыслим, есть бытие. Аристотель далек от такой первобытной наивности. Он полагает, что небытие можно мыслить и о нем можно говорить, не превращая его тем самым в бытие. Философ различает сущее как предикат и как связку и говорит, что «не-сущее есть, только не в непосредственном смысле, а в том, что оно есть не-сущее». Аристотель не только различает семантический, гносеологический и онтологический аспекты бытия, но и в самом онтологическом уровне различает большее и меньшее. «Есть нечто в большей мере существующее», — пишет философ (там же, 115). Тем самым он допускает относительное существование небытия, ведь в том, что существует в большей мере, должно быть меньше небытия, чем в том, что существует в меньшей мере. Значит, небытие все же существует. И в самом деле, Аристотель говорит: «В трех смыслах может быть речь о небытии» (там же, 204). Так что можно сказать, что предметом «первой философии» является у Аристотеля не только сущее, но и не-сущее (первое абсолютно, второе же относительно), но об этом речь пойдет ниже. К ведению «первой философии» может относиться любой предмет, лишь бы он брался в отношении сущего как такового.
