Ознакомительная версия.
Несмотря на годы занятия наукой?
Наука не учит жизни, а если и учит — то какой-то особой ее стороне, которая не очень пригодна в писательской работе. Стать представителем «профессорской» литературы было одним из главных моих страхов. Я и сейчас боюсь скатиться к литературе приема, всякий раз проверяю себя на способность над вымыслом слезами обливаться. Прежде всего — над своим собственным.
Получается?
Представьте себе — да. В защиту корпорации отважусь напомнить, что и филологи любить умеют.
Вы же помните фильм «Осенний марафон», который, как кажется со стороны, ровно про Вас: филолог, Ленинград, странная жизнь человека, которому с текстами легче, чем с людьми. Вы ведете такое бузыкинское существование? Я не про личную жизнь, разумеется, а про быт, тип научного существования.
Безусловно, Бузыкин — это очень питерский персонаж. И я знаю людей из моего круга, которые не только подобны Бузыкину, но он им очень нравится, они себя с ним отождествляют, им кажется, что этот фильм о них, и после выхода фильма они даже стали в себе несколько культивировать эти черты. Что касается меня, то я себя с Бузыкиным не отождествляю. Я человек другого склада.
Но Вы тоже бегаете целыми днями с заседания кафедры на ученые советы?
Нет, у меня всё несколько иначе. Бузыкин — это скорее тип университетского человека, бесконечно замотанного, бегающего с лекции на лекцию. У русского академического ученого особый образ жизни, прежде всего — спокойное занятие наукой.
Не предполагающее бегания с будильником?
Нет. У академического ученого в среднем два присутственных дня в неделю — когда он может выпить чаю с коллегами, а затем отправиться, как и во все прочие дни, в библиотеку или архив — основное место занятий исследователя. Жизнь гуманитария в русской академической традиции всегда была несуетной. Это не значит, что она — ненасыщенна, наоборот, она заполнена до предела. Если посмотреть, сколько успевают сотрудники Академии и как плодотворны их занятия, можно только удивиться. Человек же, читающий лекции, — а в России нагрузка очень велика — просто физически многого не успевает. То, что академический мир сейчас пытаются разрушить, — большая ошибка. Дело не только в том, что Академия обеспечивает львиную долю научных достижений России. Это еще среда, которая сама себя воспроизводит, а если угодно — и способ жизни. Всё это важно для нормального существования общества в целом, и надеюсь, что это все-таки сохранится.
Статус ученика Д.С.Лихачева обязывает к чемуто? Ну не знаю, материться нельзя публично, или там порнографический роман написать, или в НБП вступить?
Всякому человеку должно хватать его собственных тормозов. Если ему приходится вспоминать о том, чей он ученик, это опасный признак.
Вы петербуржец. Как Вы думаете, это накладывает на Вас какой-то отпечаток? Верите ли Вы в петербургский миф, и если да, то что он сегодня? Актуально ли противостояние двух столиц? Испытываете ли Вы чувство некоторого превосходства по отношению к москвичам? (Будь я петербуржцем, то, честно скажу, испытывал бы — а так только зависть.) Или неприязни к ним?
Я думаю, жизнь в этом городе накладывает отпечаток на любого. Петербург — это такая форма, которая неизменно лепит свое содержание. Посмотрите, как город опустошался после большевистского переворота или — особенно — в блокаду. На смену ушедшим приходило совершенно иное население. Оно съезжалось из самых разных мест, но уже после нескольких лет жизни здесь приобретало новое качество, становилось некой общностью, непохожей на население прочих городов. Не все из приехавших ходили в Эрмитаж или Мариинку, но важно уже то, что они ходили ми мо них, мимо соборов и дворцов, по набережным и мостам, и эта красота делала их другими. Нынешний Петербург лишен столичной энергетики, его больше не окружает аура власти, но тем с большей силой в нем стали проявляться его внутренние свойства, его метафизика. Что до противостояния Москвы и Петербурга, то если оно и существует, то скорее как род любовной игры — чтобы освежить чувства. Здесь любят шутить, что в Москве есть много чего, но всё лучшее — в Петербурге. Это, конечно, не совсем так. Несмотря на эти бодрые заявления, поток переезжающих из Петербурга в Москву гораздо мощнее противоположного. Всякий желающий «достичь успеха» понимает, что в полной мере цель осуществима лишь в Москве. Это касается большинства сфер — за исключением, может быть, науки и литературы, к которым мне посчастливилось иметь отношение. Потому, любя Москву, вряд ли я когда-нибудь задумаюсь о переезде. Мне кажется, что московские пространства уже превышают те пределы, которые способна освоить человеческая душа. А Петербург, как известно, город маленький. Перешел через мост — Пушкинский Дом, перешел через два — Публичная библиотека. Я живу недалеко от Петропавловской крепости и всюду хожу пешком. Петропавловская крепость не случайно построена Петром на Заячьем острове — оттуда оба рукава Невы простреливаются. Так что город у меня в целом под контролем.
Вы любите путешествовать? Что для Вас важнее всего в путешествии, ради чего Вы пускаетесь в до рогу? Какие Ваши любимые города или места?
Путешествовать — люблю. Мне интересно ощутить повседневность того места, куда приезжаю. Сидеть на скамейке в парке или растворяться в улице, ни во что не вмешиваться, просто наблюдать. Это чувство хорошо отражено Дмитрием Даниловым в романе «Описание города». Любимые города? Их много. Рим люблю, Париж, Лондон. Очень люблю Мюнхен — прожил там пять лет. Не говорю уже о Петербурге, в котором живу постоянно.
Складывается впечатление, что северная природа вам ближе, чем южная. Так ли это? Что вам в природе созвучно больше всего? Какой климат, ландшафт, настроение?
Северная природа — бедная, ее дополняешь, обогреваешь собой, к ней возникает своего рода жертвенная любовь, которая, как известно, очень сильна. Это не значит, что я не люблю южной природы — люблю, просто это другое чувство, тип любвистрасти. Важно, чтобы эта красота была одухотворенной, сопровождаемой — как многие вещи на юге — ароматом истории. Очень люблю Крым, описал его в романе «Соловьев и Ларионов». Крым — это и греки, и генуэзцы, и татары, и русская знать, и дама с собачкой. Безграничную нежность испытываю к Италии. Если бы жизнь устраивалась так, как я хочу, часть года проводил бы там. Жил бы на берегу моря где-нибудь под Неаполем и дышал вечностью. Лежишь на пляже, скажем, в Поццуоли, а вдалеке виднеется полуостров Мизено, где Одиссей похоронил двух своих спутников. За твоей спиной озеро, в котором, по Вергилию, вход в подземный мир. А рядом — порт, где высадился апостол Павел по дороге в Рим. Надо всем этим — вулкан Сольфатара, весь в серных испарениях. Тут и без серных испарений голова пойдет кругом…
Ознакомительная версия.
