На всех праздниках всегда был Гриша Горин…
Дом остался домом, не музеем. Он живой, и каждую минуту кажется, что сейчас из коридора или из кухни выйдет Мария Владимировна и что-нибудь ТАКОЕ скажет, что мало не покажется…
Про это ТАКОЕ прекрасно рассказывает Борис Поюровский. Да и все, кто близко общался с Марией Владимировной, свое получили. У каждого есть свои воспоминания…
— Мария Владимировна, я хочу к вам заскочить.
— Алла, вы что, блоха, чтоб заскакивать? Это только блохи скачут. Люди — заходят. Если заскочить, то вообще не надо.
Звонок по телефону. Мария Владимировна. В голосе — гром и молнии:
— Вы что, ненормальная? Столько цифр наговаривать? Кто их запомнит? (На автоответчике были номер пейджера и телефон дачи.) Но ваша подруга еще хуже. Звонит и спрашивает, не хочу ли я продать что-нибудь из антиквариата. Она что думает, что я стою в переходе с протянутой рукой, и решила меня облагодетельствовать? Это все равно, как если б я позвонила Радзинскому и сказала, что у Никитских ворот дают хорошие ботинки.
Я, пытаясь отвлечь внимание Марии Владимировны, перевожу разговор в другое русло:
— Как дела? Как здоровье?
— Какие дела? Какое здоровье? У меня большие неприятности: предстоит операция. Глаукома.
— А иначе нельзя?
— Нельзя. Хотя лучше я видеть не стану. Но зато не ослепну.
— И когда вас кладут?
— Не когда меня кладут, а когда я сама захочу лечь. Мне надо еще сделать массу дел: разморозить холодильник… пристроить Ромку (попугай. — А.С.)… сыграть в спектакле («Уходил старик от старухи» — с Михаилом Андреевичем Глузским. — А.С.)…
— Ромку я могу взять на себя.
— Нет-нет, ни в коем случае. Вы уморите его. Вы же носитесь, как ошпаренная куропатка. Нет, я лучше зарежу его собственными руками, гильотинирую, выражаясь научно, чем он у вас умрет в страшных муках.
— Ну, давайте я предложу его своей подруге. Она очень домовитая.
— Ни за что! Ромка оцепенеет! Да он от страха перекрасится в черный цвет, но сначала потеряет от ужаса все перья!.. Самая большая моя трагедия, что я совершенно одна… Обычно после такой операции выписывают быстро. А я буду требовать держать меня до полного выздоровления.
— Чтобы вас успокоить, скажу, что при почти полном наборе родственников я бы в такой ситуации тоже предпочла подольше оставаться в больнице.
— Между прочим, мне Элла Памфилова подарила маленький диктофон.
— Наговариваете?
— Да.
— А операция тяжелая?
— Что за идиотский вопрос! Операция есть операция. Я когда-то спросила профессора Седых, какая самая легкая операция. Он ответил: «Аппендицит». — «А какая самая тяжелая?» — «Аппендицит».
Французские страсти
После «Чокнутых», неожиданно для себя, я стала миллионершей. Даже миллиардершей — в пересчете на франки. Спасибо французским товарищам — господам — журналистам.
Вообще у меня две истории, связанные с французскими журналами. Первая была с «Фигаро». После «Человека с бульвара Капуцинов».
Они взяли у меня интервью, но как желтому изданию им требовалось чего-нибудь соленого. И от себя они добавили, что я дочь крупного кинематографического начальника. Имелся в виду Александр Суриков, директор «Совинфильма», который моложе меня на год. Также они утверждали, что я прямой потомок живописца Сурикова. Так с их подачи я оттеснила Никиту Сергеевича Михалкова во второй ряд знаменитого родства.
Еще они написали, что у нас принято устраивать коллективное мытье в бане, а также, что ГПУ я расшифровала как «гласность, перестройка, ускорение».
Мне позвонили откуда следует и сказали что следует.
С этого момента я старалась давать интервью, прислушиваясь к собственному голосу.
Но… не прошло и четырех лет, как…
Ко мне обратилась веселая француженка из «Пари матч»:
— Пожалюста, расскажите что-то хорошее о себье. Все у вас плачут — наш журнал может немножко намокать.
На эту роль я охотно согласилась. У каждого из нас есть свои сорок бочек неприятностей. Как говорил Гриша Горин, неприятности — это единственное, чего нельзя достать по знакомству. Они зарабатываются честным трудом. Мое кредо — делиться радостью, а неприятности переживать в одиночку. Твердому слову «кредо» не всегда удается соответствовать. Но я стараюсь.
Конечно, было бы странно плясать чечетку на развалинах отечественного кинематографа. Поэтому я отшутилась: живу в московском «Беверли Хиллз» (серо-голубые блочные дома), за фильм «Чокнутые» получила аж тридцать тысяч рублей (копейки по тем временам), имею две машины (одну даже на запчасти не покупали). Каждую из моих картин в разное время посмотрело от тридцати до шестидесяти миллионов зрителей (это была правда).
Вскоре в «Пари матч» вышла статья под названием: «Шесть новых русских миллиардеров делятся секретами своего успеха». Четверо из них были бизнесмены (двоих потом убили). Пятый — модельер Валентин Юдашкин. Шестая — я, ласточка. Фотография на фоне старого телевизора.
Корреспондент немножко перепутала, и миллионы зрителей обратились в миллиарды франков.
Телепрограмма «Время деловых людей» тут же передала отрывки из этой статьи в эфир. Мне посыпались заманчивые предложения.
Военный: Отдайте одну машину малообеспеченному полковнику.
Дети: Дайте миллион — нам не хватает на экскурсию в Австралию.
Некто: Мы тут привезли из Душанбе золото. Недорогое. Не желаете?
Продюсер из Южной Кореи: Что же вы ждете от меня денег на новый проект? У вас же их вон сколько.
Доброжелатель из Израиля: Мы организовали кружок любителей русского кино имени Аллы Суриковой. Необходим уставной капитал.
Я позвонила телевизионщикам. Пригласила домой: покажите, что брать у меня нечего и денег никаких нет. Все, что было, — вынесли.
Сама обратилась к адвокату. Если французы обозвали меня миллиардершей — может, удастся отщипнуть у них миллион-другой? Эдуард Успенский порекомендовал мне очень толкового адвоката. Но предупредил — она берет сто долларов за час.
«Управлюсь за пятнадцать минут», — подумала я.
Адвокатесса налила мне кофе и улыбнулась:
— Не торопитесь. Все, что до одного часа, — сто долларов, все, что после, — двести.
Я расслабилась. Мы всласть наговорились. Я поняла, что во французском суде мне ничего не светит — слишком там дорого. И с этим пониманием, заплатив положенные доллары, вышла на улицу. Моей машины на месте не было. Гаишник, взяв с меня штраф за парковку в неположенном месте, сообщил, куда эвакуировали мое авто. Я поймала попутку и, заплатив за дальность и за срочность, помчалась на Рябиновую улицу выручать свою машину. Там я заплатила еще один штраф и еще выложила деньги за стоянку. Общая сумма затрат, наверно, покрыла бы расходы на французского адвоката… Но…
