- Так, говоришь, Петрович, что из Киева тоже идут по нашу душу? вполголоса спросил Руднев. - Пожалуй, ты прав...
- Ну, ти нимци до утра сюды нэ поспиють, - заметил Ковпак. - Утром на нас полизуть тильки ти, шо сыдять в Крымку и Радомышле.
- Хорошо, если бы киевская группировка не успела, - вздохнул комиссар. И решительно добавил: - Нам выгоднее бить их по частям: сначала - житомирскую, потом - киевскую!.. Хуже, конечно, если они навалятся на нас обе сразу. На всякий случай, нам надо быть готовыми к нападению обеих группировок. Ты, Петрович, не спускай глаз с киевской!
- Ясно, товарищ комиссар. Мои "глаза" находятся там, - ответил Вершигора, поглаживая свою окладистую пышную бороду.
Тут же приняли решение: Глуховскому отряду, у которого больше всего огневых средств, держать оборону на южной окраине Кодры; остальным отрядам - по северной ее окраине.
Предложение нашего командования подтвердилось. Утром батальон эсэсовцев из села Крымок атаковал роту глуховчан, стоявшую заставой в лесу. После короткого боя эта застава отошла на новую позицию. На помощь ей Ковпак вынужден был послать одну роту Путивльского отряда.
Обрадовавшись первому успеху, гитлеровцы подтянули еще два батальона и бросились в новую атаку, как всегда стремясь окружить партизан.
Ковпак и Руднев стояли возле дома, в котором провели остаток ночи, чутко вслушивались в доносившийся из леса грохот боя. Оба были спокойны.
- Мне кажется, Сидор Артемович, - сказал Руднев, - сейчас, когда немцы залезли в лес, наступил самый подходящий момент ударить по ним.
- Да, - ответил Ковпак. - Трэба их проучить.
Три роты автоматчиков, незаметно обойдя противника справа и слева, внезапно ударили ему в тыл. Ни одному гитлеровцу не удалось выбраться из леса.
Когда все было кончено, любопытный Вершигора, обойдя место боя, сказал Рудневу:
- Ну и накосили наши хлопцы! Прямо штабелями лежат убитые каратели...
- "Каратели"!.. - повторил Руднев. - Кого они "карают"? И за что?! Лучшие наши люди, защищая родную землю, заплатили сегодня за эту победу своей жизнью. Сколько будет пролито по ним материнских и девичьих слез!.. Все-таки жестокая штука - война. Я мечтаю о том времени, Петрович, когда всемирный суд народов будет судить и беспощадно карать тех правителей, которые во имя своих личных выгод захотят ввергнуть человечество в новую войну!
После уничтожения этой группировки каратели до самого вечера наступать на нас не пытались.
А вечером соединение двинулось дальше на север, к двухколейной магистрали Коростень - Киев.
Ковпак и Руднев не стали в эту ночь взрывать мост на реке Тетерев, узнав, что гитлеровское командование, встревоженное серией взрывов на своих важнейших коммуникациях, утроило охрану тетеревского моста. Наши командиры снова решили пойти на хитрость: удалиться на время от "железки", дав оккупантам немного успокоиться, а затем рвануть тетеревский мост, чтобы окончательно вывести из строя коростеньский железнодорожный узел.
На дневку соединение остановилось в большом Коблицком лесу, в селе Блитча. День мы простояли спокойно: видимо, оккупанты на время потеряли нас из виду. Но на следующее утро на нас навалилась киевская группировка карателей, о которой предупреждал Вершигора.
Батальон эсэсовцев подъехал к селу Коленцы и с ходу атаковал Шалыгинский отряд, державший оборону в лесу северо-восточнее Блитчи. Шалыгинцы подпустили цепи поближе и шквальным огнем прижали их к земле. Две роты кролевчан ударили эсэсовцам в тыл, отрезав им путь отхода, и погнали "крестить" в реку Тетерев. Вражеский батальон был полностью уничтожен.
А чтобы помешать гитлеровскому командованию спешно подтянуть к Иванкову новые силы, ковпаковские минеры в ночь на 13 марта взорвали под самым Киевом два моста на реках Ирпень и Здвиж, выведя из строя автодороги Киев - Гостомель - Бородянка и Киев - Дымер - Иванков. Заодно на этой же шоссейке был сожжен в Иванкове и новый, недавно построенный оккупантами деревянный мост.
В ночь на 14 марта был уничтожен последний, самый крупный железнодорожный мост на реке Тетерев, взрывом которого завершилась партизанская операция по выводу из строя коростеньского узла.
Захват этого неприступного железнодорожного моста был поручен Андрею Цимбалу по предложению самого Руднева. Мост охраняли две роты немцев, которые сидели в бетонных укреплениях, уверенные в своей неуязвимости. Взять их там было все равно, что залезть во вражеский танк и перебить весь экипаж. Но Цимбал рискнул, Впрочем, риск был основан на точном расчете, на храбрости его бойцов и на данных, полученных от своевременно взятого "языка".
Страховал Цимбала со стороны Киева Валентин Подоляко с двумя ротами Кролевецкого отряда. Они находились в заслоне под Рудней Песковской, где в бывшем советском военгородке отдыхало около четырех тысяч немецких солдат и офицеров, о которых тоже докладывал Вершигора.
Среди ночи два вражеских батальона, поднятых по тревоге, устремились напрямую по шпалам к станции Тетерев. Кролевчане подпустили их метров на пятнадцать и расстреляли в упор из засады. Все оружие противника досталось партизанам.
После взрыва тетеревского моста, построив в Блитче переправу, соединение ушло на север. Дело в том, что нам опять требовалась посадочная площадка для самолетов: кончились взрывчатка и боеприпасы, надо было эвакуировать раненых на Большую землю. Сначала командование считало, что мы сможем базироваться в белорусском Полесье. Но оказалось, что весной там найти посадочную площадку невозможно. Тогда решили уйти в междуречье Днепра и Припяти, где по данным разведки севернее деревни Аревичи имелось подходящее место для приема самолетов. И крупных вражеских гарнизонов там в прилегающих районах не было.
В ночь на 5 апреля с помощью жителей села Дерновичи, используя подручные средства, соединение переправилось через Припять и расположилось в Аревичах, Красноселье, Погонном и Дроньках.
Действительно, в этом районе близ деревни Кажушки простирался обширный ровный луг - почти готовый партизанский аэродром, защищенный с востока непроходимым болотом, а с запада - многоводной Припятью.
В тот же день туда направили 6-ю роту Путивльского отряда под командованием майора Дегтева, уже имеющую опыт по подготовке партизанских аэродромов. А в Украинский штаб партизанского движения дали шифровку: шлите грузы.
Ожидая прибытия первого самолета, Руднев заранее написал письмо жене. Вот эти взволнованные строки, в которых отразилось умение нашего комиссара видеть в частном, глубоко личном - общее, всенародное:
"7 апреля 1943 года
Родная моя старушка!
