Весь день в райкоме шел семинар пионервожатых. Потом началась районная комсомольская перекличка.
— Алло! Луковка! Луковка! Луковка? — гремел в пустом здании надорванный голос Степана. — Кто говорит? Боровикова? Привет, Зина. Давай рассказывай, как с покосом…
Только поздней ночью потный и охрипший Степан оставил, наконец, телефон в покое. Присел к столу, вынул из ящика «Капитал». Погладил обложку, пошелестел страницами и размечтался: «Прочитаю все книги Маркса и возьмусь за ленинские труды. Одолею месяца за два, ну за полгода». И понесла его мечта. Вот он сидит на каком-то большом собрании и слушает доклад Шамова. Важно и надменно выговаривает Богдан Данилович умные слова. Ему аплодируют, а он важничает и даже не улыбнется. Тогда поднимается Степан и говорит: «Вы ошиблись, товарищ Шамов. Вероятно, вы забыли или не знали, что сказал об этом в своем «Капитале» Карл Маркс». И пошел, и пошел выкладывать. У Шамова от удивления даже рот перекосился…
Под окнами протяжно свистнули. Степан вздрогнул, опомнился. Раскрыл книгу.
Пролистал, не читая, вступительную статью, предисловия к разным изданиям. И вот, наконец, «Отдел первый. Товар и деньги». Степан набрал полные легкие воздуха, ткнулся носом в страницу и стал читать. Заглавие первого параграфа было не совсем понятно. Какая-то потребительская стоимость и просто стоимость, а тут еще неведомое слово «субстанция». Он выписал его на листочке и, решив, что все неясное впоследствии прояснится, заскользил взглядом по шеренгам букв.
Дочитал первую страницу, обрадовался: все понял. Оказывается, товаром Маркс называл любую вещь. А Степан до сих пор думал, что товар — это материал, из которого шьют штаны и рубахи. Здорово! Окрыленный успехом, парень заторопился, глотая строку за строкой. И вдруг обнаружил, что ничего не понимает. Товар вдруг стал сначала одной, потом другой стоимостью, а дальше пошло совсем непонятное. Иксы, игреки. И снова эта проклятая «субстанция» вылезла. И там еще какие-то «производительные силы» да «производственные процессы». Скоро в усталой голове началась такая карусель, что ничего не разберешь: где товар, где продукт, а где просто вещь.
С большим трудом Степан дочитал параграф до конца. Зажмурился, напряг память, но ничего не вспомнил. «Вот так штука. И прочел всего шесть страничек. А тут их семьсот пятьдесят. Да еще есть второй том. Интересно, сколько же их всего? Может, дальше станет понятнее и легче?»
Полистал. Прочел наугад несколько абзацев. Совсем труба. Опять эти иксы да еще какие-то формулы. И слова такие, что язык сломаешь. Придумали тоже. Для кого? Но мог же Шамов. А большевики в тюрьмах штудировали этот «Капитал». Вот, дьявол. Начнем сначала.
Степан закурил. Прочищая мозги, несколько раз затянулся до боли в груди и снова принялся за первый параграф. Опять споткнулся о заголовок «Два фактора товара». Суть слова «фактор» он вроде бы понимал, но «фактор товара» — какая-то бессмыслица. И снова эта «субстанция» в глаза лезет. Хоть бы от нее отделаться. Подумал, примял пятерней разлохмаченную шевелюру, позвонил Федотовой.
— Добрый вечер, Полина Михайловна.
— Здравствуй, Степа. Давно не видела тебя.
— Да я только вчера из командировки. Полина Михайловна, вы знаете, что такое субстанция?
— Что-что? О чем ты спрашиваешь?
— Ну, слово такое: станция, а впереди какой-то «суб». Суб-стан-ция. Знаете, что оно обозначает?
— Субстанция — это значит сущность, существо вещи или какого-то явления. Понимаешь, это…
— Понимаю, — обрадовался Степан. — Субстанция стоимости значит существо стоимости. А величина стоимости? Это что?
— Странные вопросы ты задаешь. Зачем тебе это понадобилось? Чем ты занят?
— Читаю «Капитал».
— А-а. Бери-ка его под мышку и приходи. У меня — куча словарей. В них есть ответы на все вопросы. Приходи.
В маленьком кабинете Полины Михайловны накурено до синевы. Легонько потрескивает фитиль двадцатилинейной лампы под фонарным стеклом. Федотова склонилась над столом и что-то пишет. Поскрипит-поскрипит пером, остановится. Вскинет коротко остриженную голову, уставится перед собой невидящим взглядом и снова склонится над листом, вытягивая по нему узорчатые цепочки мелких букв. Увидев Синельникова, она положила ручку, поднялась навстречу.
— Привет. Значит, надумал взяться за «Капитал»? Похвально. Только одолеешь ли вот так, с наскоку, без всякого фундамента? Книга эта требует большой теоретической подготовки.
Ничего не ответил Степан. Только бровь почесал. Он теперь и сам сомневался.
— Марксизм, Степа, — это мировоззрение человека. Его вера, убеждение. Он вот здесь. — Она прижала руку к груди. — В самом сердце. Конечно, нельзя стать марксистом, не зная теории. Хорошо, что ты надумал за науку взяться. Вовремя. Только не с того начал. Надо с азов. С «Краткого курса»…
Отворилась дверь. Вошел Рыбаков.
— Над чем колдуем?
— Вот комсомол решил «Капитал» Маркса изучать. Пришел за советом.
Василий Иванович взял со стола том, подержал его на ладони, взвешивая.
— Это действительно капитал. Целое состояние. Одолеешь его, вдвое дальше будешь видеть. Мне он очень трудно дался. Иные главы только с третьего заходу одолевал. Крепок орешек.
— А вы где его изучали? — полюбопытствовал Степан.
— Где? — Рыбаков грустно усмехнулся. — Я, к сожалению, никакой институт не кончал. Ни очный, ни заочный. Не довелось. Беспризорником рос. В детдом угадал на тринадцатом году. Тогда только и начал учиться. Семилетку окончил — в армию взяли. Отслужил — стал комсомольским работником. Поднатужился, экстерном сдал за десятилетку. Уговаривали меня в заочный институт поступить — не пошел. Не то чтобы пороху не хватило. Не понимал, как это важно. До сих пор казню себя за это. И, между прочим, не теряю надежды доучиться. А «Капитал» я прочел накануне войны. В сороковом году. В отпуск поехал с приятелем на наши Голубые озера. Он охотится, а я лежу у шалаша да прибавочную стоимость осваиваю. Порыбалю часок-другой для проветривания и снова за книгу. Так вот и одолел. Покачал головой, улыбнулся. Словно стирая выражение усталости, с силой провел ладонью по лицу.
— Придется тебе, Полина Михайловна, завтра поехать в «Новую жизнь». Разговаривал сейчас с Новожиловой. Сенокос срывается. Поживи денька три, помоги. Никак не войдут они в колею. Новожилова старается, себя не жалеет, а опыта маловато. Надо поддержать ее, пособить.
— Хорошо, Василий Иванович.
— А где твои фронтовые молодежные бригады? — Рыбаков повернулся к Степану.
— Семьдесят шесть…
— Знаю. Слышал. Зря себя цифрами тешишь. Нам нужно сено, а не цифры. Вчера я объехал четыре колхоза: «Коммунар», «Завет Ильича», «Восход», «Буревестник» — и ни одной бригады. Были, говорят, да сплыли. Ясно?
