Перовская и Саблин под именем уманских мещан Петра и Марии Прохоровских сняли в доме № 47 по Итальянской улице лавочку, открыв в ней торговлю бакалейными товарами. Из этой лавки велся подкоп под улицу. Копали знакомые Халтурину Исаев, Якимова, Вера Фигнер. Под полом лавки вырыли яму, предполагая из нее вести подкоп при помощи широкого канала специальными бурами. Исаев же готовил динамит и батареи. Ему помогала Якимова. Исаев с Якимовой под видом супругов Потаповых сняли отдельную квартиру на Троицкой улице. Их работа была слишком опасной, чтоб подвергать случайностям место, из которого велся подкоп. Оказалось, что эта мера предосторожности была не напрасна. Однажды взорвалась гремучая ртуть, оторвав три пальца у Исаева и ранив Якимову. Пришлось отправить обоих в городскую больницу.
Дело с подкопом явно затягивалось, когда неожиданно из Петербурга сообщили, что царь немедленно после похорон императрицы выедет в Ливадию. Императрица умерла 22 мая, а 24-го Перовская и Саблин, кое-как закопав яму, покинули Одессу.
Кто сообщил о выезде царя, так и осталось тайной, так как Александр в этом году уехал на юг только 17 августа.
Халтурин задержался с отъездом и приехал в Одессу уже тогда, когда все следы приготовления к покушению были уничтожены, не застал он и Перовскую. Якимова и Исаев лежали в больнице, остальные также разъехались. Степан Николаевич был предоставлен сам себе. Он сумел повидаться со своими старыми товарищами по Северному союзу, условился о связи и уехал обратно в Москву продолжать начатое дело по организации пролетариата этого города.
Степан уже плохо верил в удачность покушений на царя. Сколько раз срывалось! Но в нем жила еще вера в то, что убийство Александра повлечет за собой бурю, проснутся силы народные, и обновится Россия, сбросит кошмар абсолютизма, гордо заявит о гражданских свободах. К этому дню нужно готовиться, нужно сплачивать ряды рабочих. И Халтурин опять с толовой окунулся в рабочий мир Москвы, прислушиваясь, приглядываясь в то же время к народнической борьбе, ожидая рокового удара.
А Россия была уже накануне убийства Александра II, которого так настойчиво и так безрезультатно добивались народовольцы, ожидая, что смерть монарха позволит им захватить власть и декларировать народу новые государственные порядки.
С. Л. Перовская.
В. Н. Фигнер.
ГЛАВА VIII
НЕСБЫВШИЕСЯ НАДЕЖДЫ
Вечером 1 марта Москва напоминала город, осажденный неприятелем или зараженный чумой. На тротуарах, занесенных снегом, было пусто. Редкие прохожие торопливой походкой спешили домой. По мостовой молча, без обычных удалых выкриков, проносились лихачи. В санях сидели встревоженные чиновники. За высокими заборами полицейских участков слышались отрывистые команды, заглушенный топот многих ног, лязг оружия. Дворники куда-то попрятались, не видно было и фонарщиков с лесенками. Москва погружалась во тьму.
Халтурин, с утра обходивший товарищей по кружку, организованному им в мастерских Курской дороги, чтобы предупредить о собрании, никого дома но застал. Халтурина это встревожило. Он не знал толком, что случилось, но чувствовал, что произошло что-то необычное. Халтурин опасался вступать в разговоры со случайными прохожими, да, судя по их виду, они также остерегались вопросов незнакомых людей. Подняв воротник, Степан ускорил шаги, пробираясь домой, на Пресню.
Рабочая окраина Москвы была занесена снегом, который здесь никто не убирал. Убогие одноэтажные лачужки лепились друг к другу как попало, часто встречались непривычно тихие и пустые в этот вечер кабаки. Не было слышно переливов гармошки сквозь неплотно прикрытые двери, не нарушали тишины и хриплые голоса подвыпивших мастеровых.
«Что за чертовщина, — думал Халтурин, невольно ускоряя шаги, — а ведь произошло что-то. Но все молчат, наверное, и сами ничего не знают, а какие-то слухи уже «подмели» улицы и отрезвили пьяниц».
Халтурин чувствовал, как тревога охватывала все его существо. Злила неизвестность. Миновав Грузины, Степан чуть ли не бегом направился к Пресненской заставе. Дома пошли реже, стало еще темнее, и только кое-где, пробиваясь сквозь морозную паутину на окнах, просвечивали желтые огоньки жилищ.
Дверь открыла Агафья Петровна. Увидев взволнованное лицо запыхавшегося Степана, она, как бы отвечая его тревожным мыслям, выпалила:
— Слыхал? Говорят, в Петербурге бунт, полицию перебили, чиновников режут и ажно до самого добрались, взорвали его, душегуба, на мелкие части.
Появился Егор Петрович.
— Не болтай языком, Агафья, Степан, надо полагать, и сам знает, что к чему.
Он вопрошающе взглянул на Халтурина. Степан только пожал плечами и, скинув пальто, прошел в комнату. Несколько минут все молчали.
Агафья Петровна, возившаяся у печи с чугунами, решительно отбросила ухват, вытерла фартуком руки и подошла к столу.
— Вот ты, Егор Петрович, завсегда так — «не болтай», «не болтай», а разве ж я что болтаю? Давесь иду я по Кудринской и вижу — извозчики, что у госпитального дома стоят, сгрудились и промеж собой шушукаются. А тут по мостовой лихач с каким-то господином, ну, один извозчик возьми да и крикни ему: «Ванька, дьявол, буде тебе бар возить: государя на четыре части разорвало». Ну, тут известно, народ останавливаться стал, любопытствует. Фараон как засвистит, так извозчик, который кричал, лошаденке как поддаст, так и был таков… — Агафья Петровна вдруг замолчала, увидев, что Степан вскочил с лавки и начал быстро ходить по комнате.
— Н… да… а… — неопределенно протянул Егор Петрович, — извозчики народ такой… бар там всяких возят, чиновников, все ихние разговоры слушают…
Халтурин перебил Егорыча;
— Агафья Петровна, а вы ничего больше не слыхали об убийстве царя?
Агафья Петровна немного смутилась, вспомнив, что успела уже поведать Степану и о «бунте» в Петербурге и о «зарезанных» чиновниках — все это она придумала. Но теперь твердо верила в собственную выдумку. Уж так хотелось, чтобы полюбившийся ей Степан больше не скрывался да и Егор перестал гнуть спину от зари до зари. Но, подняв глаза на Халтурина и встретив его строгий, нетерпеливый взгляд, нерешительно проговорила:
— Ничего… ничего не слыхала, Степан Николаевич…
Халтурин прошел в комнату, сел за стол и попытался сосредоточиться. Ясно было одно, царя, наверное, убили, иначе вряд ли Москва взволновалась бы таким необычайным образом. «Значит то, что не удалось мне, сделали другие. Но кто? Как?» Решив, что до утра все равно ничего не узнать, Степан быстро разделся, потушил огонь и лег на кровать. Но разве уснешь! Свершилось! Что-то будет теперь? Хотелось верить, что смерть царя откроет дорогу для свержения самодержавия, а тогда снова можно будет возродить рабочий союз, легально начать борьбу политическую.
