Серов порывается что-то сказать, взволнованно потирает руки. Мы изумлены и еще не можем осознать всю сложность, а точнее говоря, необычность задачи. Ведь еще нигде, никогда истребители не применялись для штурмовки аэродромов без взаимодействия с бомбардировщиками. У нас нет пушек, нет бомб. Одни пулеметы. Можно ли только пулеметным огнем уничтожить боевую технику, размещенную на земле, и уничтожить не один, не два самолета, а по крайней мере десяток? Иначе налет не даст желаемого результата. Но задача заманчивая, очень заманчивая.
Птухин выслушивает наше мнение. Все мы принципиально согласны с решением командования, но когда приступаем к разработке плана действий, сразу же видим, что многое для нас неясно, и волей-неволей ограничиваемся недомолвками. И нас вновь удивляет Анатолий: он выступает с глубоко и всесторонне продуманным планом, словно размышлял о предстоящей операции давно и упорно. У Серова тонкое тактическое чутье, ясное предвидение и умение заранее взвесить и рассчитать все шансы, на успех.
Птухин соглашается с планом Анатолия.
— Возьмем его за основу, — говорит он, давая свои указания, поправки к плану.
И заканчивает совещание:
— Что ж, товарищи командиры, за дело! Я думаю, налет мы не будем откладывать. Давайте совершим его сегодня. Под вечер. Правда, времени на подготовку маловато. Но зато в наших руках будет такой важный козырь, как внезапность. Желаю успеха! — напутствует он каждого командира.
Мы выходим из штаба, прибавляя шаг. Скорее на аэродром! Опять Маноло мчит меня без задержки. Ворчит:
— Беспокойные пассажиры. Нет чтобы остановиться возле киоска с фруктовой водой. Считают каждую минуту…
Он любит поворчать, когда знает, что спутник занят делом и его трудно вызвать на разговор. Это ворчанье — особая форма разговора с самим собой. В такие минуты Маноло никогда не задает вопросов.
Приезжаю и сразу же созываю всех летчиков. Рассказываю им о задании командования.
— Основная задача — уничтожение фашистских самолетов на аэродроме — возложена на Анатолия Серова, его группа будет состоять из двадцати самолетов «чатос»-И-пятнадцать. Наша эскадрилья будет непосредственно прикрывать серовскую группу, а эскадрильи Александра Гусева, Григория Плещенко и Деводченко будут эшелонироваться выше нас. Командование всей объединенной группой возложено на Ивана Еременко. Таким образом, вражеский аэродром будет блокирован с воздуха со всех сторон. Серов просил передать вам, что если завяжется воздушный бой с самолетами противника, чтобы вы особенно не увлекались, главное, старайтесь не допускать врагов к штурмующим «чатос».
Отпускаю летчиков. Вместе с механиками они проверяют самолеты, готовятся к полету. Я работаю вместе с Хуаном. Увлекшись, не замечаю, как на горизонте появляется большое грозовое облако.
— Камарада Борес, — вдруг говорит Хуан, — смотрите!
Закрыв полнеба, иссиня-темная туча быстро наплывает на аэродром. Словно дозорные, впереди нее бегут тревожные рваные хлопья облаков. Заметно усиливается ветер.
— Что будем делать? — спрашивает, подбегая ко мне, Панас.
— Приказа никто не отменял. Передай всем летчикам, чтобы сидели в кабинах.
Не успеваю сесть в кабину, как на плоскость самолета с шорохом падают первые дождевые капли. Представляю, какие молнии мечет сейчас Анатолий.
— Камарада Смирнов! Камарада Борес! Вас к телефону! — кричит издали Маноло.
Наверно, звонит Анатолий. Конечно, он. Издали доносится знакомый, слегка глуховатый голос:
— Понимаешь, чертовщина какая. Ну кто думал, а? В общем, до завтра. А завтра — ровно в пять ноль-ноль.
Ночью долго не можем заснуть. Предстоящая операция все сильнее и сильнее завладевает нашими мыслями.
— Представляю себе, какая свалка будет завтра над этим Гарапинильосом! — говорит Панас, пуская кольцами папиросный дым.
— А как ты думаешь, Борис, зениток много у них на аэродроме? — ни с того ни с сего приподымается с кровати Бутрым.
— Да-а, интересно… — замечает вдруг Волощенко, и каждому ясно, что все в эту минуту думают о том, что ждет серовцев и всех остальных завтра.
Засыпаем поздно, но в пять утра все уже на своих местах. До рассвета минут сорок. После дождя воздух свеж и чист. На востоке занимается заря, еще синеватая, холодная.
Сидя в кабинах, ждем сигнала. Ждем с нетерпением. Вижу, как Панас ерзает в своей кабине. Бутрым сидит, подперев рукой щеку. Минуты тянутся томительно, даже быстрая секундная стрелка на часах движется почему-то вяло. Время — пять сорок две.
И вдруг, заставляя вздрогнуть, взрывается сигнальная ракета. Разом загудели все двенадцать моторов. С разных сторон аэродрома блеснули огоньки вспышек. Светящиеся нити трассирующих пуль пронизали предрассветный сумрак — это летчики проверяют оружие перед взлетом.
Поднимаемся в воздух и идем к реке Эбро. Один из ее изгибов выбрали ориентиром для сбора всех эскадрилий. Летим минут пять-семь. Земля покрыта легкой дымкой. Предметы видны сквозь нее, как через кисею. Приходим точно в установленное время. Над серебряной лентой реки уже кружатся самолеты.
Ниже всех в плотном строю «чатос», возглавляемые Анатолием Серовым. Вот он берет курс на цель. В кильватере за «чатос», с небольшим превышением, следует наша эскадрилья. Маршрут выбран кратчайший, но все равно рассвет обгоняет нас. Уже хорошо просматривается впереди лежащая местность.
Фронт позади, и тотчас же Анатолий увеличивает скорость. Быстрее вперед! Мы же рассчитываем на внезапность действий! Каждая потерянная минута может дорого обойтись нам.
Через десять-двенадцать минут показывается аэродром противника Гарапинильос! Он ясно выделяется прямоугольным светлым пятном на общем рыжеватом фоне местности. Вдали, за аэродромом, неясно различимо нагромождение городских зданий — Сарагоса.
До цели не больше пяти километров. «Чатос» быстро перестраиваются в пеленг. Выполнение всей задачи рассчитано на три-четыре минуты, позволяющие произвести две-три атаки. Мы летим вслед за «чатос», но значительно выше их. Меня больше всего волнует сейчас одно: успеют ли истребители противника взлететь с соседних аэродромов? Успеет ли подняться хоть часть самолетов с Гарапинильоса?
Куда там! Я смотрю на Гарапинильос и не верю своим глазам. Картина совершенно небывалая в боевых условиях: по всему аэродрому в виде буквы «П» расставлено, как по ниточке, не менее шестидесяти самолетов. Фашисты потеряли всякое чувство осторожности. Это уже не беспечность или зазнайство, это просто ротозейство. Хорошо! За уроком дело не станет.
