В детали я уже не вникал, радуясь такой невероятной «халяве».
Через неделю я вытащил из почтового ящика белый продолговатый конверт с логотипом госпиталя «Сан-Элизабет».
Недоброе предчувствие охватило меня. Из лифта я вышел на мягких ногах…
Глянцевая распечатка предлагала незамедлительно оплатить счет за коронарографию сердца в размере «восьми тысяч двести шести долларов сорока центов» и транспортные расходы в размере «четырнадцати долларов ровно»…
— Так я и знала! — Евгения Самойловна заломила руки, разыскивая в груде лекарств белую пуговицу валидола.
Я ее понимал — такой сюрприз. А всему виной ее добрый порыв. И главное, коронарография ничего не показала, даже какую-нибудь зачуханную холестериновую бляшку…
Лена слабыми пальцами накручивала диск телефона, моля о том, чтобы врач Фейгина вышла на связь, иначе нам до утра не дожить.
Успокаивала всех Ириша. «Это все штуки компьютера, — безапелляционно заявила доченька. — Я и думать об этом не хочу».
Но и она волновалась. С такими долгами в Америке шутки плохи…
— У вас в доме есть туалет? — поинтересовалась доктор Фейгина. — Бросьте в унитаз распечатку и спустите воду. Еще месяц компьютер будет слать вам распечатку, пока не сменят дискету. Спите спокойно.
И верно. Я раз десять вытаскивал из почтового ящика белый конверт со зловещим предупреждением и швырял его в унитаз, выполняя предписание врача Софочки Фейгиной.
Конечно, я благодарен всем, кто принял участие в этой, в сущности, не столь уж и веселой истории, но более всего я благодарен судьбе, подарившей мне такую удивительную штуку, как мицва.
Переводчик с польского Евгений Невякин, мой давний приятель, заместитель главного редактора журнала «Нева», смотрел на меня кофейными индусскими глазами и рассказывал о своем сыне. Медное вечернее солнце ломилось в витринное окно эркера его редакционного кабинета, что глядело на Дворцовую площадь, и отражалось костром на обширной лысине, распаляя вдохновение.
Рассказ меня заворожил. Рассказ о том, как сын Невякина Вадим, журналист по образованию, замесил «крутое дело» — стал президентом крупной торгово-закупочной компании «Кронверк» с многомиллионным оборотом. А вокруг этого факта накручивались живописные детали суетливого времени конца восьмидесятых и начала девяностых годов, вызванные азартом гона, что испытывают гончие псы при звуках охотничьего рога.
…Вадим зачислил меня в компанию на должность «торгового специалиста». Опыт у меня был — работал в универмаге. Но этот опыт в предлагаемых обстоятельствах был пустой, ненужный. Меня окружал иной мир. Мир свободных рыночных отношений, где каждую минуту менялась ситуация. Меня окружали молодые люди — грубоватые, напористые, жаждущие успеха и денег. Многие пришли в торговый бизнес из медицины, журналистики, некоторые были раньше инженерами. Сбросили свои невзрачные одежды предприимчивые девушки, превратясь в прекрасных, длинноногих, энергичных, а главное, деловых сотрудниц. Атмосфера легкости, азарта, каких-то мрачновато-лихих криминальных отношений возбуждала и меня, немало повидавшего на своем веку человека. Я не хотел выглядеть «белой вороной», я дожидался случая оказать деловую услугу своим молодым коллегам. Случай не заставил себя ждать…
Под Новый год с прилавков магазинов исчез самый что ни есть новогодний продукт — шампанское. На заводе шампанских вин вышла из строя какая-то линия, резко сократив выпуск продукции. И я отправился к директору. Усталый мужчина в темном поношенном костюме кивал многодумной головой, вчитываясь в дарственную надпись на книге, поднесенной ему самим автором. Такое не часто случается в стенах старенького заводика шампанских и десертных вин.
— Трудна ваша задача: писать о нынешних коммерсантах, — промолвил директор завода. — Без доверия с их стороны вам все ухватить не удастся… Ладно, помогу, чем смогу, поддержу ваш авторитет, внесу вклад в литературу.
На следующий день, спрямляя рессоры под тяжестью ящиков с шампанским, в тесный двор на улице Герцена въехала фура, вызвав ликование даже у суровых сотрудников службы безопасности «Кронверка».
Конечно, такие «шахер-махеры» не могли насытить роман, что по замыслу охватывал горячее время перед новой революцией — с 1989-го по август 1991 года. Среди моих знакомых бизнесменов, банкиров, чиновников новой власти (тоже, кстати, «мальчики не промах») выделялся один — Кирилл Смирнов, тридцатипятилетний президент Астробанка, что фасадом выходил на Невский, рядом с Елисеевским магазином. И сам Кирилл своей внешностью являл классический облик банкира. Природа щедро распорядилась, скроив этого молодого человека широко, размашисто. Он выделялся в любой толпе своим объемом. Следом за внешностью впечатлял его голос. Низковатый, с властной, «думающей» интонацией. Голос обволакивал собеседника участием, желанием понять, донести свою мысль — а Кириллу всегда было чем поделиться: и проблемами бизнеса, и политики, и искусства. Физик по образованию, ученый по призванию, автор многих научных работ, он вдруг занялся банковским делом, предварительно пройдя профессиональную учебу в Англии, Бельгии, Турции и Японии. Учебу, а не прогулку! И никто из компаньонов не сомневался в том, что именно Кирилл должен занять кресло президента. Кирилл любил свой банк и гордился им, за короткий срок вернув запущенному, простуженному помещению Дома научно-технической пропаганды блеск и великолепие бывшего Коммерческого банка. Здесь в Белом зале проходили концерты «Петербургских сезонов» — музыкальные вечера, возрождающие традиции старого Петербурга. На «сезоны» съезжались гости со всего света, представители громких российских фамилий, предки которых покинули в свое время ощеренную злобой Россию. Банк оказывал материальную помощь ученым коллективам, малоимущим пенсионерам, театрам, больницам, церквям, платил стипендии курсантам военных училищ. Не каждый городской социальный отдел мог бы похвастать таким размахом бескорыстных благодеяний, которые осуществлял Астробанк, где президентом был Кирилл Смирнов. Ему было тесно в рамках рутинной банковской работы, он видел будущее развитие банка в новых формах деятельности: с трастами, с пенсионными фондами. «В среднем на это надо отпустить лет пятнадцать жизни, — говорил мне Кирилл. — Я в бизнесе уже семь лет. Так что в запасе есть еще восемь».
Он не знал тогда, что Бог уже пометил его своим перстом. Задаюсь извечным вопросом: по какой высшей справедливости Всевышний призывает к себе наиболее одаренных и талантливых, призывает в возрасте, когда те, в расцвете сил, скопив жизненный и профессиональный опыт, могут облагодетельствовать Божье воинство, принять на свои плечи часть Божьего промысла по заботам о роде людском?
