Оттого ли, что дело наше слишком чисто, чтоб придраться было можно, или же, что вероятнее, они не могут начать спору – право, не знаю.
Новочеркасск, 21 октября (2 ноября) 1837 г.
Окончив благополучно мою поездку за Кавказ, полагаю, что тебе любопытно будет иметь понятие об общем впечатлении, на меня произведенном тем, что я в короткое время успел видеть или слышать. За Кавказом вообще христиане народ предобрый, благодарный за всякое добро и способный ко всем будущим видам правительства.
Армяне полезные, но великие проныры и почти подобные польским жидам; они нам верны по расчету, их надо вести твердо, справедливо, но без всякого баловства. Татары храбрые, усердные, жадные наград, но «не введи нас во искушение». Их должно тоже вести справедливо и твердо.
Новоприобретенные персиане, курды и турки смирны, благодарны за добро, но требуют еще большей осторожности в обращении с ними. Из всего этого следует, что в сем крае столько различных составных частей, что ежели везде нужны умные и честные исполнители, то тем паче здесь.
Но, к несчастию, убеждения, что сие непременное условие к общему благоустройству здесь исполнено, у меня нет, и, по всем вероятиям, немногие из управляющих поняли и свою обязанность или даже чистыми названы быть могут. Общая зараза своекорыстия, что всего страшнее, достигла и военную часть до невероятной степени, даже до того, что я вынужденным был сделать неслыханный пример на собственном моем фл. – адъютанте.
Мерзавец сей, командир Эриванского полка кн. Дадиан, обратил полк себе в аренду и столь нагло, что публично держал стада верблюдов, свиней, пчельни, винокуренный завод, на 60 т. пудов сена захваченный у жителей сенокос, употребляя на все солдат; в полку при внезапном осмотре найдено 534 рекрута, с прибытия в полк неодетых, необутых, частию босых, которые все были у него в работе, то есть ужас!
За то я показал, как за неслыханные мерзости неслыханно и взыскиваю. При полном разводе, объявя его вину, велел военному губернатору снять с него фл. – адъют. аксельбант, арестовать и с фельдъегерем отправить в Бобруйск для предания суду, даром что женат на дочери бедного Розена; сына же его, храброго и доброго малого, взял себе в адъютанты.
Другой мерзавец, полицеймейстер в Тифлисе, полковник Мищенко, пьяница, вор, имел дерзость взять на себя содержание почты в городе, держа полицию в совершенном беспорядке; я его отставил за нетрезвое поведение. Бедный Розен исполнен благих намерений; но его непомерная слабость причиной большей части зол; ибо хорошо делают те только, кои из собственного подвига то делают, взыскивать же он не умеет.
Однако надо ему отдать справедливость, что на него лично никто не жалуется, но все говорят про его слабость. Он произвел прекрасные вещи; дороги, им проложенные или пролагаемые, точно римские работы; крепость Гумри меня изумила и годилась бы составлять часть Новогеоргиевска, как выбором места, расположением, так и изящностью работ, при столь малых способах.
Край везде покоен, так что все ездят без конвоя, даже по самой границе и до Владикавказа. Доходы много поднялись, хотя при лучшем порядке еще более возвыситься должны; словом, повторяю, он делал по крайнему разумению, но его не переродишь, и порок его все портит. Стало, себя виню, что не умел лучше выбрать. Теперь жду твоего ответа; ибо он решительно просится прочь.
До ответа твоего приостановлю разрешение об отпуске Головина. На Линии нашел я много порядка. Тишина с году на год делается прочнее; казачье линейное войско в отличном виде, но обременено сверх сил службой и терпит от сего много; нужно будет его усилить. Здесь видел я с радостию плоды нашего Кавказско-горского гвардейского полуэскадрона и кадет из горцев; ибо все служат весьма усердно при линейных полках.
Многие даже, переведя свои аулы на военную дорогу, совершенно ее обеспечили от набегов. Стремление горцев по их примеру отдавать детей к нам в корпуса весьма заметно, и сомнения нет, что лет через 20 весь ближний разброд сих горских народов нечувствительно сольется в одно целое с линейными казаками.
Считаю сие дело первой важности и всячески оному помогать буду. Вельяминову должен я отдать справедливость в том, что мысль мою совершенно постиг и усердно принялся за исполнение. Вот записка, которую ему дал я в руководство.
Одного боюсь, чтобы природная лень его не повредила успеху дела; но с ним приятно заниматься, и я вспомнил при том, что ты мне про него говорил. Депутаты были почти от всех соседей, кроме шапсугов и натухайцев; рожи одних аварцев мне не понравились, прочие видно, что рады были меня видеть.
Пред самым моим отъездом прибыли двое известных знатных абадзехов, не депутатами, но однако с согласия народа, с тем, чтобы меня видеть и узнать, чего хочу; один из них преумный старик.
Мы говорили долго, и они и многие давно готовы нам покориться на сих условиях, что у них никакого порядка нет и что с трудом разумные превозмогают сумасбродное невежество, что они, однако, ныне надеются более успеть, говоря, что от меня лично слышали и уполномочены мной вызвать охотников ко мне в Петербург лично для объяснения.
Посмотрим, что будет. Между тем приняты все меры, чтобы с будущей весны занять вновь три пункта; останутся еще три остальных для 1839 года. Тогда окончательно весь берег будет наш.
За сим, мой отец-командир, все тебе высказал. Да, забыл было сказать, что, выезжая из самого Тифлиса, на первом спуске Бог нас спас от явной смерти. Лошади понесли на крутом повороте вправо, и мы бы непременно полетели в пропасть, куда уносные лошади и правые коренные и пристяжная упали через парапет, ежели бы Божия рука не остановила задних колес у самого парапета.
Передние колеса на него уже съехали; но лошади, упав, повисли совершенно на воздухе за одну шею, хомутами на дышле, сломали его, и тем мы легко опрокинулись налево с малым ушибом. Признаюсь, думал я, что конец мне; ибо мы имели все время обозреть опасность и разглядеть, что нам не было иного спасения, как в Промысле милосердного Бога, так и сбылось.
Ибо «живый в помощи Вышняго, в крове Бога небеснаго водворится». Так я думал, думаю и буду думать. Прости мне длинное письмо; с тобой невольно разговоришься.
Москва, 14 ноября 1837 г.
Кажется, с помощию Божиею можно надеяться, что чума в Одессе далее не пойдет. Срам да и только, что она выпущена из хваленого карантина. Славны бубны за горами. Надо Одессе военное строгое начальство, а не бабы, и г. Воронцов, при всех его отличных достоинствах, крайне слаб в начальстве, и все власти без силы оттого.
Москва, 1 (13) декабря 1837 г.
Вчера познакомился я с княгиней Голицыной, урожденной Езерской; она не дурна и, кажется, довольно умна; я ее обласкал, как первую польку, за русского вышедшую; не думаю, чтобы многие последовали ее примеру. Я любовался успехами работ по крепостям; точно весело читать, а еще веселее будет ими любоваться на месте.
